В парке стало ветрено и холодно. Между деревьями еще висела мрачная ночная пелена, сквозь которую едва различались какие-либо силуэты. Будь то соседнее дерево или давно обесточенный фонарный столб. Местами асфальтированная дорожка то виляла, то выпрямлялась, гордо обозначая своё присутствие. Идти по ней было настолько неудобно, насколько неудобным было и само присутствие здесь в такое время суток при таких обстоятельствах. Метров через триста тропа привела к центру. Небольшую парковую площадку, где замерла странная фигура. Весьма несуразная, под стать самому месту. Огромная голова волчицы, склонившаяся перед ручьем. Запечатленная в одном моменте. Из черного металла, под тяжестью лет покрытая ржавой кожей. В планах градоначальников это был городской фонтан, но воду так и не подвели. Изнемогая от жажды, бедная волчица в надежде опустила свой взор вниз на землю, но земля эта не привыкла одаривать. Чудеса здесь если и случались, то только по заранее согласованному волшебству.

В тишине прошли дальше. Минут через пять уже были на месте. Тело лежало в стороне от изрядно затоптанной тропинки. За обочиной жизни. Между кустами дикорастущего шиповника. Царство его ярко-красных глаз покрылось утренним инеем, и под тяжестью ветки покорно склонялись вниз к земле, к её ногам. Именно ноги первыми бросились ему в глаза. Застывшие в грязной каше, безжизненные, словно часть манекена на свалке, использованная и более не нужная. Платье было изодрано. Мрачный темно-серый пуховик несуразно задран до уровня лопаток на спине. Какая-то нечеловеческая звериная жестокость была спрятана во всех этих складках, истерзанных лоскутах её одежды. Словно пережеванный сырой кусок мяса её выплюнули сюда между шипами кустарника, где она раздавленная и мертвая нашла приют. Лица практически не было видно. Застывшие подтеки крови. Волосы, сбившиеся в пучки и пряди. Глаза закрыты тяжелыми веками на засов.

Это был уже третий труп на его памяти. Достаточно, чтобы понимать, что нет в смерти ничего романтичного, ничего красивого, ничего такого, о чем можно было бы написать или рассказать кому-то. Смерть была проста, как смерть. Проста и неотъемлема, как, то единственное, что гарантированно нам с самого рождения. Но это была не просто смерть. Это было убийство. Убийство молодой девушки, женщины. Ровесницы его жены. Что задевало, выводило из душевного равновесия. Наверное, еще и потому, что это был лишь третий труп на его памяти.

– Кладовщица, с завода, – отвлек от мыслей хриплый голос одного из патрульных.

Опер как-то сразу их и не заметил. Двое молодых суховатых сержанта переминались с ноги на ногу чуть в стороне. Возле женщины средних лет, которая, обхватив голову руками, сидела на корточках и сверлила пустыми глазами грязь под своими ногами. А эти двое над ней словно охраняли её скорбь. Привратники печали.

– Это она её нашла. Мы первые прибыли. Ничего не трогали, – продолжал пояснять хриплый.

Его сухой говор немного взбодрил.

Опер еще раз осмотрелся по сторонам. Более детально или, как самому нравилось думать, подобно настоящему сыщику. Знать бы ещё, кто это? Но ничего нового не заметил. Не всем дано. А многим и не надо – эксперт всё также неспешно рылся в своем чемодане, участковый курил.

Где-то позади, среди этого дыма и утренней пелены тумана послышались шаги. Они приближались, отзываясь легким шебуршанием листвы, и вскоре на месте появился следователь. Прокурорский чин с головы до ног, но в сером цивильном костюме. Недовольство свое он не скрывал, да и как скрыть, масштаб его был столь велик, словно сумма недовольства всех здесь присутствующих, а еще и тех, кто не успел подъехать. Он приблизился к телу, аккуратно обошел его по часовой стрелке. Тяжело, но как-то безучастно вздохнул, и вообще показалось, что мыслями находился не здесь, а там, откуда или от кого его так жестоко и не вовремя дернули на выезд.