Он посмотрел в небо, надеясь, что хоть там-то его поймут, что хотел, как лучше, а получилось:

– Обманули уже не в первый раз.

Конечно, надо быть спокойным, так как выхода отсюда уж если нет, то нет навсегда, но а:

– Беспокойство почему-то чувствовалось, как будто всё еще предлагалось не забывать про надежду.

И самолет появился, неужели Майер что-то забыл, и решил вернуться? Нет, вряд ли. Такие не возвращаются, ибо как-то запомнили на всю оставшуюся жизнь:

– Случайность – это и есть настоящая жизнь, которую надо прожить так, чтобы она состояла из них по больше своей части.

И никакой логики. Тогда противник, который всегда за нами гонится, как Циклоп за Одиссеем – абсолютно потеряет ориентировку в пространстве.

В принципе здесь жить можно, если бы было потеплее, и водились Незнаю, с которым можно поиграть в настольный теннис, как минимум, и футбол – если повезет, что их полная резервация.

Ибо льдина – это та же резервация, где не только есть все, что нужно человеку для жизни, но и плюс:

– Свое казино, – со всеми полагающимися благами:

– Рэкет, вино и девочки. – Как, собственно, и решили Адам и Ева, что попали на Землю:

– Не зря, не зря, – и здесь жить можно на нетрудовые доходы.

Пчелы несут мёд, а мы продаем его медведям в два раза дороже, и так дальше по цепочке:

– Медведи продают свою шкуру, охотники свою жизнь в битве с ними, эту жизнь, которая уже ничего не стоит, мы берем себе, и таким образом:

– Живем вечно.

Он стал вспоминать, почему Пит, Майер и Щепка бросили свой планер, почему он не смог преодолеть Северный Полюс? Но пока так и не мог понять. Не мог даже вспомнить точно, на чем они летели:

– На самолете, или на планере.

В такой ситуации полной адаптации памяти к местной жизни в виде ее полного отрицания – понять ничего не удастся, решил он. Но тут как раз и вспомнил с третьего, кажется, раза, что:

– Надо увидеть Небо в Алмазах.

И, к счастью, увидел, как будто вне очереди наступила ночь.

Он лежал на льдине и улыбался, ибо:

– Это правда, – думал он, – потому что видит он ее уже не в первый раз, как могло бы быть с оптическим обманом, появляющимся иногда, но потом исчезающим навсегда.

– Ей? – не понял Кетч. – Кого, именно? Её – это, естественно, дорогу.

Дорогу через Северный Полюс. И жаль только, что видно одного, а другого нет. Куда – да, а на чем – нет.

Самолет, наконец, появился.

– Это Май, понявший, наконец, что без Кетчера, Ловца Видений – Обрывков Миров – ему не пройти на другой берег.

Самолет прошел над ним два раза, но так и не сел.

В третий раз самолет бросил ему лестницу, но Кетч только протянул руку. Пальцы не согнулись, чтобы зацепить её.

– Значит, точно замерзаю, – заключил он. – С другой стороны, ни на что другое здесь надеяться не приходится.

Летчик не решился сесть на льдину, и пролетел мимо еще раз.

Так долго продолжаться не может, решил он.

Кетч взглянул на небо. Оно было таким же:

– В алмазах.

И небо так прижало самолет, что он почти остановился над ним, когда пролетал очередной раз. Но всё равно пилоту пришлось пойти еще на один круг, и только тогда он смог поднять Кетча на борт.

И скоро стало понятно, что это кто-то другой, а не Майер на его украденном самолете, и не его экспедиция, состоявшая из полковника Бутлерова, Бата и Че.

Он очнулся и сказал первое, что ему хотелось сказать:

– Хорошо, ибо я и мечтал всегда жить на горе.

– Здесь нет моря, – ответил парень.

– Если нет моря, то, уверен – река – обязательно.

– Ты можешь видеть через стену?

– Да, – сам не зная почему сказал Кетч.

Но! если я уверен, почему не сказать правду.

Наконец, через неделю, Кетч решился спросить: