– Ну, было! – коротко ответил Фирсанов.

– А ты знаешь, что все положенцы с нами дружат?

– Ты че начальник, туфту гонишь? Я в твои байки не верю! Чтобы блатные на кума шпилили, да мусорам стучали, как суки лагерные? Че – то тут ты фуфло толкаешь, – сказал Фирсанов, пыхтя папиросой.

– Тебя стучать никто не заставляет, у нас своих стукачей хватает, а вот махновщину пресекать, это уже браток твоя забота…. Сам «Шерстяной» тебе зеленую дал…. Так вот и уважь вора, делай то, что он просит. Мужика не гнобить, поборами не заниматься…. Петухов не обижать…. Да и с суками и козлами на ножах не сходиться…. А то и они могут пырнуть в бане в кадык, как ты Синего–хрен оклемаешься. Что думаешь, я не знаю, кто ему заточку в глотку воткнул?

«Синий, сука продал», – подумал Фирсанов и тут же сказал. – А не хрен было ему мою матушку вспоминать! Вот и нарвался сука на заточку….

– Не в Синем, дело, Фирсанов! Ты теперь преемник вора на «Американке», теперь тебе суждено с босотой рамсить…. Я не хочу, чтобы тебя в зоне на заточки за «махновщину» подняли и за беспредел спросили….

На какое-то время Ферзь задумался. В словах мусора была заложена истина, от которой ему уйти было невозможно. Не смотря на свои восемнадцать лет, он уже имел положение в тюремной иерархии, что давало ему перспективы карьерного роста в настоящие воры.

– Я понял тебя, начальник, – сказал Фирсанов и, взяв со стола пачку «Беломора», сунул ее себе в карман.

– Для начала хочу тебя предупредить, что сученые тебе жизни не дадут. Так, что подтягивай к себе «торпед с огромными кувалдами», которые масть воровскую охранять будут…. Для меня ведь самое главное, чтобы вы на корпусе не баловали. А когда на этап, на зону пойдете, то там дело конвоя…. Они долго не цацкаются, за малейший косяк, пуля в лоб и на «цвинтар» с номером уголовного дела на пятке, понял?

– Блефуешь, начальник! Я по базарам знаю, какая жизнь на зоне! «Шерстяной» в Магадане «рыжье» мыл! Там, за хороший кусок «рыжухи» и пайка баланды двойная и срок косят на треть….

– Косят, косят, да только «козлам» и «мужикам», а такого блатного брата, как ты держат в отдельных бараках…. Вам же ворам работать «впадлу». Вот только тем приписочкам, по трудодням, которыми вы раньше занимались, и за которые вам срока резались – конец пришел…. Работяги, теперь, от воров и блатных, в других бараках «чалятся», и пахать на вас не хотят….

– Я, начальник, вор! Как мне предписано судьбой, так пусть оно и будет, – сказал Фирсан. – Время покажет и пусть оно нас рассудит….

Майор нажал кнопку под столом и в кабинет вошел «вертухай».

– Вызывали!?

– Да, Васильев, веди этого босяка в камеру…. Пусть еще ума набирается. Придет время, сам на стрелку напросится, – сказал майор, закинув хромовые сапоги на стол.

Конвоир подошел к Фиксе, и сказал:

– Руки за спину…. Пошел вперед!

Повинуясь охраннику, Фирсанов скрестил свои руки за спиной и вышел из кабинета.

Он шел, глядя на свои ботинки, из которых так и норовили выскочить его босые ноги. Хлопая «гадами» по чугунной лестнице, Фирсанов поднимался наверх в сопровождении надзирателя, который шел сзади. Вдруг на площадке второго этажа он столкнулся, до боли знакомым ему человеком, который, так же как и он двигался под конвоем, спускаясь вниз. В одно мгновение Сашка узнал отца своего заклятого врага Краснова. Да несомненно – это был отец Красного. Поравнявшись с ним, Фирсан поздоровался:

– Здрасте вам, Леонид Петрович, – сказал Сашка, улыбаясь на всю ширину рта.

– А, Саша, здравствуй, здравствуй! – ответил Краснов. – Ты как здесь?