Отец Мишки был ему не родной и своего пасынка люто ненавидел. За малейшую провинность бил Мишку и ремнем, и шлангом, и даже прутом арматуры. Мишка сносил все побои стойко, и приходя после экзекуции в наш штаб, показывал новые синяки и ссадины и обещал, когда вырастет, обязательно убьет отчима. Почему Мишкиного отчима не посадили за избиение несовершеннолетнего, непонятно. Наверно власти считали, что избитый до полусмерти Мишка безопаснее для общества, чем здоровый.

Со временем Мишка перестал чувствовать боль. Не боясь щелбанов и легких затрещин, он стал развлекаться, обзывая и дразня старших пацанов.

Однажды мы собрались в очередном «штабе». Там же под кустами лежали приготовленные для сдачи бутылки. Мишка, как всегда, взялся за свое.

– Вали отсюда, Миха! А то по башке получишь, – провидчески посоветовал Женька.

– Вот, Юрец-огурец уйдет, и я пойду, – остался при своем Мишка.

– Еще раз обзовешь огурцом, точно получишь! – запальчиво, чувствуя молчаливую поддержку старших, выкрикнул Юрка, самый младший в компании.

– Огурец! Огурец! Огур… Бац!!!

Пустая бутылка из-под шампанского вдребезги разлетелась о Мишкин лоб. Юрка ошалело держал в руках зеленое горлышко. Мишка не упал и не умер, как сделал бы сразу на его месте любой другой человек. Он остался сидеть, зажмурив глаза и отряхивая голову от осколков. Видя, что убийства не случилось, кровь из черепа не бежит и мозги не вываливаются, старшие ребята принялись журить Юрку:

– Что, нервный?! А если бы убил? Кто бы отвечал?!

– Хрен бы он меня убил. Меня отец каждый день черенком от лопаты бьет и то ничего. Посмотрите, на глазах стекла нет?

Удивительно! Мишка не пострадал ни на грамм. Даже синяка на лбу не осталось.

Однажды, когда Мишке было лет четырнадцать, моя мать возвращалась вечером с работы. В темном месте внутриквартальной дороги к ней сзади подскочил налётчик, вырвал сумку и бросился бежать. Мать опознала жулика и крикнула вдогонку: «Мишка, сволочь, отдай сумку, а то в милицию напишу!»

Мишка остановился, сконфуженно принес сумку, извинился, лепеча что-то про то, что его заставили. Мать в милицию жаловаться не стала.

С возрастом Мишка занялся уже серьезным грабежом и, по-моему, лет в шестнадцать пошел на свой первый срок.

В соседней с Мишкиной квартире жила еще одна несчастная семья. Там жила девочка Оля. Маленькая ростиком и хрупкая. Оля была на пару лет старше нас и в наших играх не участвовала. Отец Оли был запойным алкоголиком. В пьяном виде зверел, но, в отличие от нашего соседа Руденки, вымещавшего свою пьяную злобу на мебели и телевизорах, тот регулярно избивал свою жену, которая после каждого запоя лежала в травматологии то с переломами, то с сотрясениями. Однажды этот гад жену свою убил. Олину мать похоронили, отца наконец-то забрали. Оля жила одна какое-то время, а потом то ли стала жить у бабушки, то ли в семнадцать лет вышла замуж и съехала к мужу.

В соседнем с Олиным коттедже жил Славка. Вроде свой парень и даже одногодка с нами. Но отношения со Славкой не задались. Славка вечно был занят, то кроликами, то псом, то какими-то еще делами. А когда был свободен и приходил, то разговаривал все опять же о своих кроликах и собаке и говорил только матом. Мы тоже были не ангелы и матерно разговаривали всегда, когда оказывались без девчонок в компании. Но Славка матерился постоянно и не обращая внимание на присутствие кого бы то ни было. Ругался так густо, так озлобленно, что даже наши привыкшие к мату уши плохо переносили его рассказы. А Славке наверно мы казались мягкотелыми бездельниками, с которыми скучно: ни рассказать, ни послушать.