Сто двадцать лет назад из глубин Белого Поля вдруг вышел некий невиданный прежде народ. В отличие от кочевников, держались пришельцы мирно и уважительно. Расспросив жителей приграничья, отправили к королю посольство с просьбой разрешить им поселиться в его владениях. Про прежнюю жизнь говорили, что обитали далеко на юге, откуда бежали, спасаясь от набежчиков, разоряющих их поселения и похищающих людей.

На новом месте южане прижились легко. Люди как люди, только мастью от светлых северян отличаются. Из-за непривычной интересной внешности их сперва охотно нанимали в слуги, а потом принялись брать в семьи. Среди тогдашней знати случился раскол: кто-то хотел непременно привезти жену или жениха для дочери, сестры с Южной Дуги, кто-то настаивал на том, что родниться можно только с соплеменниками. Через поколение споры утихли, а еще через годы подданные земли Фимбульветер смешались между собой настолько, что делить их на племена и народы не стало никакого смысла.

– Подойди.

С прознатчиком на допросе спорить можно. Даже долго, вплоть до истерики. А толку?

Истинник расположился за накрытым столом. Так занят, что и поесть иначе, как на службе, времени нет?

– Сядь.

В каталажке Гехта табуреты массивные, тяжелые, как осознание греха, никакому дюжему преступнику не удастся быстро поднять такой и огреть прознатчика по кумполу. Здесь же к столу придвинута самая обычная мебель, у Гудрун на кухне точь-в-точь такая табуретка. Даже тонкая войлочная подушечка положена на сиденье.

И от наличия в допросной палате этой милой домашней табуретки мне вдруг стало по-настоящему страшно.

Я сел на табурет, крепко сцепив пальцы, чтобы незаметно было, как дрожат руки.

Прознатчик, поглаживая короткую аккуратную бородку, разглядывал меня холодным змеиным взглядом.

– Мое имя Хегли Секъяр, я канцлер королевства. Лучше будет, если ты расскажешь о своей измене добровольно и быстро.

– Какой измене?!

Канцлер коротко кивнул, но жест его предназначался не мне.

Какой-то тип, похожий на оплывший по весне сугроб, явился из скрывающих угол теней, бесцеремонно ощупал мои запястья и, пробормотав что-то о том, что «дырки новые в ремне вертеть, чтоб затянуть», удалился.

Хегли Секъяр задумчиво постукивал пальцами по столешнице.

– Тебя в детстве моим именем пугали? – спросил он почти ласково.

Имя его было известно меньше, чем Харальда Секъяра, Зерцала Честности, легендарного канцлера, приходящегося Хегли дедом. Но и про внука толковали много, и не то чтоб с любовью. А иногда говорили, нет, шептались, что Фимбульветер правит вовсе не король Хрольв.

В чем же меня обвиняют, если за расследование дела взялся такой человек?

– В какой измене? – затравленно повторил я.

Канцлер снова кивнул. Ни к кому не обращаясь, просто соглашался с собственными мыслями.

– Хронист, – задумчиво протянул он. – Значит, руки и глаза.

И тут же стремительно выбросил руку вперед, ухватил меня за ворот камзола и пригнул к столу, одновременно сбросив крышку с одного из блюд, так что я почти ткнулся носом в лежащую на тарелке вареную рыбину.

– Глаза, – со значением повторил Хегли Секъяр.

Второй рукой он надавил мне на затылок, так что ни вывернуться, ни отстраниться не было никакой возможности. Ребро столешницы больно впивалось в грудь. Запах вареной рыбы, казалось, заполнил весь мир, сузившийся до кривой треугольной морды и вываренных белесых бельм.

– Это сделал кипяток. Потребовалось совсем мало времени.

– Закон запрещает пытать вурда… – Голос срывается на хриплый шепот. – Тем более несовершеннолетнего…

– Измена не имеет возраста, пола и положения в обществе. К тому же я готов во благо государства нарушить закон и понести за это наказание. Но будет ли тебе от этого легче?