Пригорюнился совсем, собрался уже для согрева души глотнуть кипятка, крышку начал отвинчивать – и вдруг шагах в двадцати увидел глупую, в ожогах, волчью морду. Из молодых еще: рваные уши торчком, свешивался слюнявый розоватый язык, за матовыми зеленовато-янтарными глазами постреливали искорки интереса пополам с испугом. Видать, унюхал дым и первым прибежал посмотреть, рассчитывая чем-нибудь подкормиться втихаря от стаи, а тут – человек, злейший враг, в одиночку с ним не совладать.

«Услышал меня бог, – возрадовался Дин, просверкал от счастья, – подвезло так подвезло! Теперь бы только успеть…»

Ущупал лук, стрелу, не глядя натянул тетиву. У потрошителя от приступа неотвратимой гибели подкосились задние лапы, вспороли снег. Ни скулить, ни гавкать не мог, лишь нелепо двигал оттопыренной челюстью. Рука Дина от резкого прилива крови к голове, от внутреннего жара шаталась, мешала целиться. Нельзя упускать такой шанс! Секунда – и добыча ускользнет! Ищи-свищи потом волка: всюду от края до края – безлюдные дали. И хорошо если не притащит за собой остальных. Испытывать судьбу во второй раз – фатально.

– Прости, не могу дать тебе уйти… – заранее с сердцем попросил прощения Дин и с глубочайшей виной спустил тетиву. Короткий свист – и стрела угодила потрошителю в линялую шею. Тот, смертельно сраженный, всхрапнул, как загнанная лошадь, завалился на правый бок, отрешенно взирая на убийцу иссиня-черными тухнущими зрачками. И трагически докончил дрогнувшим голосом: – Так было нужно. Иначе – никак. Прости…

Волка перенес на санки, припорошил снегом – незатейливая маскировка от костоглотов и любознательных хищников. Второпях затоптал, засыпал костер. Тщательно прибрал за собой следы, скрыл волчью кровь, дабы скрыть свое присутствие. Перед уходом бросил быстрый взгляд на раскаленный докрасна горизонт – полдень в самом разгаре, времени еще много.

– Вот и, что называется, отстрелялся, – закидывая рюкзак за плечи, промолвил Дин, подобрал саночные веревки. – Что ж, людей тогда в следующий раз поищем. Куда уж теперь-то с такой добычей?

Обратно отправился короткой дорогой: через дно длинного, в кустах, оврага, в обход злополучной поляны. Двигался бодро, не чувствовал мерзлоты, даже вспотели поясница и плечи. Санки тащились по искрящемуся снегу без усилий, как по маслу. Шипастые заросли сознательно обходил, не валежник ступал мягко, словно на перину, – могут услышать потрошители, рыскающие поблизости. А у них слух отменный: чуть что – и сигнальный вой на все леса.

Дин шел, с опасением думал о будущем: «Скоро и этим маршрутом опасно ходить будет – все хищники оккупируют, ни одной случайной тени не пропустят. В январе зверье бешеным от голода делается, всем головы срывает. И сородичей жрут, и выводок, и даже не мясодера кидаются. А тут вдобавок – глушь, людей нет, вот и беспредельничают. Как теперь охотиться одному – не представляю… – и бередил старый рубец на душе: – Саида не хватает… Страсть как не хватает. Следопыт был от бога: животных лучше их самих знал. А нюх… любая собака позавидует. Не-е, таких людей больше нет и не будет. Вечная тебе память, друг…»

На полпути к дому, под пожженным деревцем без веток различил подозрительное шебаршение, жалостливый клекот, какой-то переполох. Насторожился, лук – за спину, на всякий случай расчехлил нож. К сердцу – дай им только волю – подползли страхи, заработало воображение. И идти вроде бы надо, и подходить как-то боязно – чего зазря на рожон-то лезть?

– Ладно, что я, в самом деле?.. Каждого шороха теперь бояться, что ли?.. – взбодрился Дин, подчеркнуто размял шею, как перед предстоящим боем. – А ну-ка…