Письмо, адресованное… ему.

Иного объяснения не было. Отец на Бастилии каким-то образом выучился писать и отправил ему это послание. Но от кого он узнал про это прозвище? Прозвище, которым Мабель звала его в детстве. Никто другой никогда так его не называл.

Мой дорогой Марселло.

Мабель состояла при нем няней, а затем гувернанткой почти десять лет. Стала заботиться о нем, шестимесячном малыше, когда мать умерла, а отец был лишен прав за участие в «Авангарде». Незадолго до того, как отец подорвал медный рудник, убив сотни рабочих. Одно хорошо: тот взрыв практически покончил с Восстанием 488 года. Последователи Гражданки Руссо наконец-то увидели, что их драгоценный «Авангард» на самом деле был террористической организацией.

Сторонники отвернулись от них, и Министерство смогло подавить бунт раз и навсегда.

Мабель растила Марцелла, кормила его, учила говорить, ходить и даже читать и писать. Как ни удивительно, но выросшая в Трюмах Мабель умудрилась изучить Забытую Речь по загадочным знакам старых указателей и табличек на ржавеющих механизмах заброшенных транспортных кораблей.

Марцелл любил Мабель как родную мать.

Пока ее не разоблачили как шпионку «Авангарда».

Пока ее не выволокли из их крыла Большого дворца, не слушая громких воплей и обращенных к воспитаннику отчаянных просьб остановить их.

Пока Марцелл не узнал, что она изменница. Как и отец. С того дня, как ее забрали, Забытая Речь была забыта и Марцеллом. Мабель пропала, и слова и буквы понемногу уходили следом. Мальчику не с кем стало упражняться. Некому писать секретные записки. Некому было теперь оставлять ему подсказки, читая которые он обязательно находил в конце сюрприз.

Сейчас, сидя в холодном и темном коридоре Трюмов, держа на коленях отцовскую рубашку, Марцелл водил пальцем по стежкам и вспоминал то, что прочитала Алуэтт.

«Мой дорогой Марселло, Мабель в Монфере. Поезжай к ней».

Он склонился к рубахе, отчаянно пытаясь увидеть то, что видела таинственная девушка, найти смысл в петлях и черточках стежков. Некоторые буквы выглядели невероятно чужими. Память о них пряталась в недоступных уголках сознания. Но другие оказались удивительно знакомыми. И да, некоторые буквы вспомнились легко. «С» – полумесяц, «У» – глубокая долина, «М» – горные пики.

«„М“ – это Марцелл… и еще горы. Смотри, буква похожа на горные вершины».

Его ослабевшие руки крепче стиснули рубаху. Он так старался забыть – стереть все из памяти, – но воспоминания возвращались тайком, подкрадывались, подобно теням, которые не исчезают, даже если свет выключен.

Девушка, должно быть, ошиблась. Другого объяснения нет. Неправильно прочитала. Перепутала буквы. Мабель не в Монфере. Она на Бастилии. И Марцеллу никак нельзя к ней поехать. Из людей только осужденные попадают на спутник Латерры. Надзирают за тюрьмой дроиды, а за ними – комендант Галлан из своего безопасного кабинета в Ледоме.

Все это какое-то чудовищное недоразумение.

Марцелл, еще нетвердой рукой, поднял телеком и положил на колени.

«Новый поиск, – приказал он устройству. И после тихого гудка произнес имя, которое уже не думал когда-нибудь повторить: – Мабель Дюбуа».

«Запрос принят», – отозвался телеком, и по экрану снова закружились бессчетные лица.

Наконец колесо замедлило движение, и на этот раз Коммюнике выдало точное соответствие. Лицо гувернантки заполнило экран. Снимали Мабель явно в молодости – на фото она была точно такой, какой ее запомнил Марцелл. Гладкая кожа. Длинная шея. Мягкие каштановые кудри, окаймляющие лицо. Марцеллу пришлось отвести взгляд – даже сквозь пластик телекома он не решился взглянуть в ее любящие глаза.