– Не волнуйся.

Из-за ослиной головы выглядывает незнакомое лицо – женское, покрытое перьями, с малиновыми глазами, которые вспыхивают в темноте, встречаясь с моими.

– Утром он вернется в нормальный облик. Платить не надо, подменыш. Ты уже с лихвой заплатила.

Фейри подмигивает – точно так же, как когда я впервые заметила ее в толпе, и на ее лице расцветает самодовольная ухмылка.

Фейри не делают подарков. Правила их поведения не позволяют дарить что-то просто так, без равного вознаграждения. Если я приму дар – чего мне это будет стоить? Я буду тысячу лет служить ей или разучусь видеть оранжевый цвет? Что ей ответить?

Хотя я все равно не могу ничего произнести. Мне едва хватает сил на тяжелое сердцебиение. У меня просто отпадает челюсть, а все известные слова застывают на кончике языка.

– Считай… по краю прошли, – задыхаясь, произносит Исольда. Наконец-то я ее вижу – черную кучу тряпья посреди улицы, похожую на выброшенную куклу. Кажется, ее сбили с ног, но у нее уже просто не осталось сил подняться. Однако на дерзкую улыбочку их вполне хватает. Я протягиваю ей руку и помогаю неуверенно встать на ноги.

Когда я оглядываюсь, фейри уже нет. Человек-осел все еще жалобно поскуливает – видимо, раздумывая, должен ли он вернуться и доработать до конца смены.

Мы с Исольдой, прижавшись друг к другу, ввинчиваемся в толпу, но остальные стражники, похоже, уже ушли. Некоторое время мы идем молча, придавленные усталостью и пережитым испугом, погруженные в водоворот мыслей. Мимо фоном плывут здания, огни, люди, фейри. Возвращение домой должно успокаивать, но по спине все равно бежит неприятный холодок. Если по сравнению с Гилт Роу Рыночная площадь кажется просто скучной, то этот квартал – вообще помойка. Формально он относится к Рыночной площади, но по факту приткнулся на окраине, зажатый в угол между мирно текущей рекой Харроу и Сумеречным кварталом.

Здешние улицы тоже многолюдны, но это не те волны веселых гуляк, которые перекатываются по площади. Местные переговариваются шепотом, скрытно, водят друг друга за руку в безопасное место у костра, целуются в темных углах, где их никто не увидит, бросают друг на друга взгляды через плечо и сжимают тугие нервные кулаки. Оказавшись там, где нас никто не слышит, Исольда наконец подает голос:

– Сили, ты ведь… ты не просила ту фейри… о помощи?

Мое сердце замирает.

– Ты что, нет! Я понятия не имею, почему она нам помогла.

Неужели Исольда меня совсем дурочкой считает? Все же знают: сделки с волшебным народом – гиблое дело. Они всегда плохо кончаются, что бы тебе ни предлагали и каким бы надежным ни был договор. Это первый урок, который родители дают своим детям, жесткое правило, в большей степени факт, нежели закон. Какой бы отчаянной ни была ситуация, сделка с фейри только усугубит ее.

Однако обижаться некогда: Исольда продолжает путь.

– А компас?

Пока мы удирали, я успела забыть, отчего у меня немеет рука. Но серебристый металл никуда не делся, и, когда я смотрю на руку, у меня сводит живот. В кожу впечатаны переплетающиеся петли, похожие на цветочные лепестки, вписанные в тончайший круг. Четыре точки. И изящный замысловатый контур стрелки, пересекающей рисунок: он тянется от запястья до промежутка между средним и безымянным пальцами. Если сосредоточиться, то можно ощутить затаившуюся в серебристых чернилах магию, похожую на инфекцию.

Исольда пытается схватить меня за руку, но я не даю. В ее голосе сдавленно звучит тревога:

– Больно? Ты как вообще?

– Нормально, – отвечаю я. Глубокий вдох – успокоить сердце, собрать слова. – Я не… Можно не сейчас? Давай разбираться, когда вернемся домой. Сама-то в порядке?