Этери, сложив ладони чашей, обхватила цветок и поднесла его к лицу, вдохнула аромат.

– Своё сердце, – едва слышно пробормотала она. – Он противопоставит вам своё сердце.

Исари вынырнул из мутного забытья, заменявшего ему сон, в которое он погружался под воздействием всевозможных лекарственных настоек, коими пичкали его Этери и придворный лекарь. Какое-то время он лежал, не шевелясь, глядя на сине-зелёный балдахин, вспоминая день вчерашний и готовясь ко дню сегодняшнему.

Он должен выдержать грядущее сражение, выиграть битву на словах, войну политических взглядов, недомолвок и столкновения интересов. А если проиграет, не за горами битва на мечах, где он заведомо слаб и беспомощен.

Вставать не хотелось, решать не хотелось, жить не хотелось. Но было нужно, а потому Исари откинул полог и вызвал слугу. Чуть позже, перед завтраком, он устроил смотр своим маленьким войскам – своим соратникам.

Этери, свежая, как роза, приколотая на манер аксельбанта к её плечу с помощью булавок и шарфа, сидела на подоконнике, покачивая ножкой в сафьяновой туфельке без каблука. Прямо у её ног расположился мужчина неопределённого возраста, с аккуратно подстриженной бородкой и широкими браслетами на запястьях. Рядом с запечатанным магом стоял юноша – темноглазый, небольшого роста, худой, с острыми чертами лица, явно не знающий, куда себя деть. Это были придворный художник Иветре со своим учеником.

На спинке царской кровати сидел, нахохлившись и ссутулив плечи, цесаревич Амиран. Исари смотрел на него с некоторой тревогой: Амиран придерживался совершенно противоположных взглядов на всё, что только можно представить. Только подкупающая честность и прямота не давали ему участвовать в заговорах или устраивать саботажи против решений Исари. Однако вслух он не стеснялся критиковать решения брата.

Они не были ни дружны, ни близки. Амиран просто ждал, когда престол освободится, чтобы переделать всё под себя.

«Когда я стану царем, – говорил он, глядя в глаза Исари и прекрасно понимая, что станет править только после смерти брата, – я буду править сильной рукой, мне не нужно будет улыбаться, глядя в глаза врагов, как тебе!»

Исари только надеялся, что Амиран к тому времени вырастет, и все начинания и победы на политическом поприще не пойдут прахом.

– Итак, – сказал Исари. – Все меж нами тысячу раз обговорено. Пути назад нет, хотим мы этого или нет.

Амиран в ответ фыркнул, Этери достала из поясной сумки свой вечный кривобокий шарф и принялась щелкать спицами. К рукоделию, которое она не особенно любила, княгиня прибегала лишь в минуты крайнего волнения.

– Не всё обговорено, – бесцветным, нарочито равнодушным тоном произнесла она. – Икар почти добился результатов.

– Не продолжай, Этери, – прервал ее Исари. – Я не могу рисковать: мы не знаем, насколько важно именно добровольное самопожертвование. Быть может, надежда на спасение опасна. Мы не знаем точного действия этой древней магии и…

– Если ваше величество позволит, – сказал Иветре, опуская голову в поклоне, – я могу сказать следующее: ваша болезнь, в нашем случае, – это дар Небес.

Амиран, снова не сдержавшись, фыркнул и так мотнул головой, что чуть не свалился со спинки кровати. Иветре строго посмотрел на него и продолжил:

– Я изучал жизнь ваших доблестных предков и могу сказать точно: способности к этой странной магии, магии крови, просыпались у них только перед лицом смерти. Всегда.

– К тому же, – заметил Исари, прикрывая глаза, – все они были здоровы, как быки, им не приходилось проливать свою кровь вне поля боя.

Этери и Иветре усмехнулись. Аче, ученик Иветре, снова переступил с ноги на ногу и плотнее вжался в стену. Амиран, внимательно разглядывавший свои ногти, добавил скучающим тоном: