Здесь я позволил себе перебить моего спутника и уточнить смысл его замечания, касающегося ветров.

– Это очень просто, Ник. В нашем мире мы очень ценим божество, известное вам под именем Эола. Если вы помните вашу классику, повелитель «бушующих и легковейных» ветров Эол подарил королю Итаки попутный ветер и огромный мех с другими ветрами, запретив открывать его. Десять дней дарованный им попутный ветер надувал паруса корабля, и, казалось, ничто не могло помешать морякам вернуться на родину. Однако их мечтам не суждено было сбыться: любопытные спутники Одиссея развязали мех, спрятанные там ветры, вырвавшись на волю, устроили страшную бурю и…

Мы пересекли улицу, по которой я совершал свой вчерашний переход от гор к морю, и вошли в парк с четырьмя утопающими в зелени купольными зданиями. Здесь ветер гулял по аллеям и в густой сочной зелени, и в этой игре и суматохе было что-то раскрепощающее. Мне казалось, что не только я, но и гуляющие по парку люди, которых здесь было значительно больше, чем на улицах, чувствовали то же, что и я, и также радовались.

− Что это за дворцы? – спросил я Калама.

− Это храмы ветров, − отвечал он и вернулся к своему рассказу. – Впрочем, легенды о ветрах встречаются у многих народов мира, а взаимоотношения человека с ветрами имеют давние истоки. Греческая легенда о морском божестве Тритоне гласит, что он по велению отца – бога морей Посейдона – должен был с помощью раковины «высвистывать» волнение на море, а, когда нужно, успокаивать его. Таким же приемом пользовались и китайские мореходы, хотя с мифами эллинов они не были знакомы. Китайцы считали, что в морских раковинах обитают духи, повелевающие морской стихией. Особенно они дорожили редкими белыми раковинами «юсуань», имеющими завитки по часовой стрелке. Юсуани хранились в монастырях и по стоимости приравнивались к алмазам. Счастлив был тот моряк, которому разрешали брать с собой в море священную реликвию. Шло время, раковинами пользоваться перестали, однако обычай «высвистывать» ветер продолжал жить, распространившись по всем морям и флотам. Но свистеть надо было с умом. Для этого у капитанов и боцманов имелись специальные «заговоренные» свистки, которые хранились в молитвенных шкатулках и использовались лишь в крайнем случае. «Высвистывали» ветер мелодичными трелями, повернувшись в ту сторону, откуда ждали его прихода. Количеством посвистов определялась сила ветра и его продолжительность. Бездумное посвистывание на судне строго осуждалось, так как, по мнению моряков, могло привести к непредсказуемым бедам.

Я заметил, что невнимательно слушаю рассказ Калама, захваченный наблюдениями за пестрой толпой, в середине которой мы с ним неожиданно оказались. Люди шли в одном направлении, и мы тоже двигались туда, куда и остальные.

Что могу сказать об этом зрелище я, наряженный в сиреневую косоворотку и зеленые «багамы» Елуана, втянутый в гущу чужой незнакомой мне жизни, от которой еще вчера я был так далек, так безнадежно отрезан? Сказать, что эта толпа была нарядной и возбужденной, значило почти ничего не сказать о ней. Зеленые рукава, бордовые накидки, женщины и девушка с живыми цветами – подснежниками и фиалками, – приклеенными к щекам. Или синие панталоны и желтые жилетки, оранжевые шапочки и пестрые с воланами юбки. На мужчинах была одежда более сочных расцветок, и цветы были приклеены не к щекам, а ко лбу. Или другие яркие бесконечные комбинации форм и цветов и живые глаза, полные незнакомых мыслей и состояний – все это завораживало и пьянило. Это было забытое чувство праздника, воодушевления и подъема.