– Никому не говорите.

Священник отступил на шаг:

– Господь с вами. Иннокентий Михайлович… Кому я могу сказать?

– Сыну… Егору. Не переживет.

– А где он сейчас?

– Далеко. Уехал. Но скоро вернется. Я буду встречать его. На вокзале.

– Как скажете, профессор.

– Профессор?.. Да, профессор. Меня в городе знают.

– Еще как знают!.. И помнят. Знаменитость! Поклонники сходили с ума, когда вы сидели за роялем… А вы сейчас по-прежнему в больнице?

– Тсс… Об этом никто не знает, – сказал он и поплелся в сторону кладбищенских ворот.

– Галина Михайловна! – окликнул батюшка одну из служек, озабоченно глядя вслед старику. – Проводи человека на могилу Нины Георгиевны.

Могилка Нины Георгиевны находилась совсем недалеко от главного входа. Все было предельно скромно – деревянный простой крест с табличкой, выкрашенная в белый цвет лавочка, невысокая оградка. Чисто, ухоженно.

Кеша замер за несколько шагов до нее, будто боялся подойти, оглянулся на служку, приказал:

– Уйдите. Я должен быть один.

Та поклонилась и засеменила к выходу.

Старик подошел ближе, стал дышать часто и сдавленно, пару раз что-то в его груди надсадно вздымалось, он издавал густой протяжный стон, затем его руки и ноги начинали часто и необъяснимо дрожать.

Постепенно Кеша успокоился, дотянулся до вымытой дождями фотографии жены на кресте, стал неторопливо и с любовью гладить ее.

Отступил назад, нащупал лавочку, присел на нее и застыл в ощущении печали и одиночества.

Полицейский за широким оконным стеклом внимательно полистал паспорт Егора, изучил отметки, поднял наконец глаза.

– А по какому вопросу к Анатолию Михайловичу?

– По личному.

– По личным вопросам прием вторник – четверг. Сегодня пятница. Придется ждать.

– Мне срочно. Важное дело.

– Во-первых, начальник в данный момент в отделении отсутствует. На совещании у руководства города. А во-вторых, тут все срочно и у всех важно. Важнее не бывает… Записываю на вторник. В десять, не проспите.

Баринов забрал паспорт, сунул его в карман пиджака, направился к выходу.

Во дворе припекало солнце, как перед дождем было парко и душно. Постоял в тупом размышлении между ментовскими машинами, поморщился от бьющих в глаза косых лучей, зашагал к будке дежурного на воротах.

Мимо прошумела машина с включенным маячком, Егор посторонился, машинально оглянулся, увидел выбирающегося из автомобиля подполковника.

Егор мигом узнал его. Пополневшего, раздобревшего, солидного, но все равно прежнего Толю Абрамова.

Рванул к нему:

– Толя! Анатолий Михайлович!.. Товарищ подполковник!

Тот удивленно остановился, взглянул на бегущего человека, хотел было двинуться дальше, но снова услышал:

– Толя!.. Подожди!.. Абрамов!

Стоявший рядом с Абрамовым лейтенант шагнул навстречу Егору, подполковник придержал его:

– Подожди. – Он узнал Баринова мгновенно. Барин?.. Егор? Ты, что ли?

– Ну я, Абрам. Конечно я! – радостно улыбался Егор. – Чуть не зевнул тебя!

– Ко мне, что ли, заходил?

– А к кому же еще?.. Сказали в отлучке.

– Ладно, пошли, – приобнял Баринова полицейский. – Погутарим.

В комнате отдыха при кабинете подполковник собственноручно поставил на стол сладости, фрукты, налил в цветастые чашки чай.

Кабинет был небольшой, уютный, с мягкой мебелью, с грамотами, наградами на всех стенах. Анатолий Михайлович шумно опустился в кресло напротив гостя, поинтересовался:

– Голодный?

– Заметно?

– Ментовской глаз не обманешь. Синяки под глазами… Может, мясца из кабака притарабанить?

– Сначала поговорим.

– Ну, давай, излагай. – Подполковник сделал шумный глоток чая.

– Ну, начнем с того, что я освободился.

– Об этом я уже в курсе.

– Пришел в свой дом, там чужие люди.