– Можно начать с вокзала.

– А куда он захочет уехать?

– Меня искать.

– Ты же здесь!

– Он не знает этого.

– Разве он не видел тебя?

– Какая разница – видел, не видел? – раздраженно ответил Егор. – Раз меня нет – будет искать.

– Он знает, что ты был в тюрьме? – спокойно спросила Марина.

– Без понятия.

– У него деньги есть на билет?

– На какой билет?

– Чтоб поехать к тебе.

– Совсем дура? – Баринов, разозлившись, дернул ручку двери, чтоб выйти. Марина придержала его.

– Можно без нервов?

– Какой билет? Какие деньги у психа?.. Откуда? Он по-другому видит мир! Он ни черта не соображает, он ребенок!

– Значит, я тоже ребенок. По-взрослому объясни. Он совсем, что ли, ку-ку?

– С просветлениями. Поэтому, куда его понесет, сам бог не знает. – Егор подумал, принял решение: – Давай в ментуру.

– А там что?

– Дружбан по старой памяти. Когда-то куролесили вместе. Теперь, по слухам, большая ментовская шишка. Может, не забыл кореша.

Когда подрулили к городскому отделению полиции, Марина спросила:

– Я с тобой?

– Скачи по своим делам. Если что, по мобиле найду.

– У меня никаких дел. Могу подождать.

– Лучше здесь не светиться. В городе заметная, враз бате стукнут.

– Ну и что? Он и так, по-моему, начинает догадываться.

– Хреново, если так. – Баринов хотел уже покинуть машину, но задержался: – Ты эту Софью из психиатрички знаешь?

– Видела пару раз дома.

– Можешь с ней побалакать?

– О чем?

– Чтоб ее люди не бегали по городу за моим батей.

– Попросит бабок.

Егор полез в карман, Марина остановила его:

– Успокойся. Решу вопрос.

Местное кладбище находилось в нескольких километрах от города. Вход на него был весьма облагорожен, перед воротами продавались цветы, венки, прочие похоронные принадлежности, а чуть в сторонке тянулась в небо небольшая златоглавая церквушка, возле которой негусто сновал печальный народ.

Кеша добрел до кладбища, устало нашел свободную скамейку, расположился на ней, прислонился спиной к решетчатому забору. Глядя на невеселую, несуетную жизнь вокруг, он ритмично раскачивался назад-вперед и что-то бормотал. Наконец с трудом поднялся и направился к храму.

В церковь он вошел не крестясь. В прохладном и таинственном полумраке миновал притвор, прошагал до амвона, провел взглядом по иконам, остановился на Богоматери с Младенцем, медленно и грузно опустился на колени и, уронив голову на грудь, стал шептать только ему ведомую молитву.

За спиной тихо и бестелесно шуршал народ: ставил свечки, молился, о чем-то едва слышно беседовал с молодым светловолосым батюшкой.

Кеша стал тяжело подниматься, ноги не слушались, он дотянулся до подсвечника, оперся на него, чуть не завалил, но встать все равно не получалось.

Кто-то подошел сзади, помог подняться. Кеша оглянулся, увидел лицо батюшки, поросшее жидковатой бородкой. Пробормотал:

– Нижайше благодарю. – И зашагал к выходу.

Священник догнал его:

– Иннокентий Михайлович?

Старик какое-то время осмысливал услышанное, с достоинством кивнул:

– Да… Это мое имя.

– А меня не помните?.. Алексей Прудников. Учился в вашем классе при филармонии. Неужели не помните?

– Кеша.

– Это мы так вас называли за глаза, – с виноватой улыбкой произнес батюшка. – А вообще – Иннокентий Михайлович… Вы считали меня самым способным учеником. А теперь я здесь, священником.

Кеша снова напряженно что-то прикинул, вдруг сообщил:

– Нина умерла.

– Да, ваша супруга умерла. Мы за ее могилкой ухаживаем. Вас проводить?

– Нет, нет… Сам.

– Но вы не найдете! Вы же, по-моему, ни разу там не были!

Кеша подумал, хитровато взглянул на батюшку, погрозил пальцем:

– Если будете связывать, убегу.

– Кого связывать? Вас?