От того, что мама ушла, и я осталась в одиночестве, легче не стало. Как назло вспоминаются слова Артема о том, справлюсь ли я самостоятельно с осознанием предательства любимого человека.

Нет. Не могу. Не хочу. Не готова.

– Где же ты, Максим? ― скулю протяжно, надрывно и утыкаюсь зареванным лицом в подушку.

Куда он ушел? Как мне быть без него? Как жить дальше? И зачем, если в груди пробита сквозная дыра, которую не заделать, не заполнить ушедшей любовью? Максим вырвал мое сердце. Так есть ли смысл вести существование бессодержательной оболочкой?

Сегодня мы должны были отправиться в свадебное путешествие и провести незабываемый медовый месяц на берегу лазурного моря, вдали ото всех. Отныне же каждой секунде без любимого суждено превратиться в страшнейшую адскую пытку.

Неужели этому не будет конца?..

Голоса за дверью гостевой спальни, где я расположилась, не найдя в себе сил находиться в комнате, подготовленной для нас с Максом, новоиспеченных супругов Золотовских, не смолкают. В перерывах между кошмарами, просыпаясь, различаю тревожное меццо-сопрано Елизаветы Григорьевны, слышу маму, которая ни на шаг не отходит от двери. Отец Максима глухо бормочет, что так и не сумел связаться со сбежавшим женихом. Тот игнорирует звонки, сообщения.

– Пусть только попробует объявиться, паршивец, голыми руками придушу!..  ― сокрушается Золотовский-старший.

– Тише, Саша! ― шикает на него, всхлипывая, мама Максима. ― Не нагнетай. И без того тяжело на сердце… Ох… Бедная Ксюшенька. Бедная девочка.

Чужая жалость душит крепче поступка Максима, хотя, признаться, приятно знать, что его родители на моей стороне. Знаю, что не оставят в беде и буду помогать всем, чем только смогут. Но этого чудовищно мало. Пусть вернут Максима. Пусть поставят его передо мной, чтобы посмотрел в глаза. Пусть заставят его объясниться. Тогда я, возможно, почувствую утешение. Тогда, возможно, я найду в себе силы двигаться дальше.

А сейчас я застряла в этом нестерпимом ужасе, загнанная в угол невыразимым трепетом перед будущим.

На вторые сутки ко мне пробирается незваный гость. Я отрываю налитую свинцом голову от подушки и устремляю сонный взгляд к широкой, ползущей по паркету полосе желтоватого света, ворвавшегося в темную спальню из коридора. Аккуратная фигура без стука проскальзывает внутрь, сопровождая приход громким шуршанием.

– Спишь?

Я протираю глаза кулаком, приподнимаясь в постели.

– Катя?

– Проснись и пой, принцесса мрака, ― заявляет лучшая подруга, явно фальшивя бодрой интонацией. ― Я пришла возвращать тебя к социальной жизни. И начну с того, что прогоню тьму из этого помещения.

Она щелкает выключателем, и меня ослепляет яркая вспышка. Очертания спальни в арендованном поместье на берегу реки Сены возвращаются спустя несколько секунд. Я быстро-быстро моргаю, стираю рукой выступившую из глаз влагу и смотрю сквозь смутную пелену на неуверенно улыбающуюся подругу.

– Я скучала по тебе, ― Катя разувается, бросает на одеяло гору вредных снеков и лезет ко мне с объятиями. ― Господи, Одуванчик, ты воняешь, ― смеется с хрипотцой, стискивая мои плечи. ― Тебе срочно нужно в душ.

Я вяло киваю.

– Извини. Сил нет совсем.

– Ничего, моя хорошая. Ничего, ― Катюша отстраняется и приглаживает мои растрепанные волосы. Я осторожно гляжу на подругу и чувствую вину за слезы, которые она сдерживает ради меня.  ― Все очень переживают за тебя и терпеливо ждут.

– Простите, ― опускаю безжизненный взгляд к своему сгрызанному свадебному маникюру. ― Мне жаль, что праздник испорчен…

– Не смей произносить этих слов. Ты ни в чем не виновата. Ты ― жертва. А Макс… господи, Ксюш, как же я зла! Я ему шею готова свернуть! И сверну, ― воинственно и с яростью рычит Катя. ― Но сперва медленно и мучительно расцарапаю его сволочную рожу, а затем…