В Юргу приехали в 1951 году. Я пошел в школу № 6, это было на первом участке. Мне было уже 9 лет, но пребывание в лагере сказалось, поэтому я так поздно пошел в школу, закончил ее в 1959 году, был призван в армию, затем завод, работал в 27-м и 16-м цехах, а в 1992 году вышел на пенсию.

С весны 1942 года начался принудительный угон миллионов молодых людей на работу в Германию. Поскольку добровольная вербовка не дала желаемых результатов, нацисты применили варварские способы захвата людей. Кузьмина Надежда Ивановна, бывшая узница трудового лагеря под г. Эссен, при встрече так рассказывала нам об этом.

В 1943 году нас, самых младших, а мне только 16 исполнилось, погнали в Германию. Мы тогда еще не знали, что наши наступают и скоро придет освобождение. Убежать было невозможно, поэтому никто не убегал, понимали, что никого не оставят в живых.

28 мая нас пригнали в районный городок – Глухов, до войны там был городок танковых частей. Фашисты туда со всего района под колючую проволоку сгоняли молодежь. До нас в 1941 году там были военнопленные, а в 1943 году мы стали обитателями подвалов городка. Спустя неделю нас через строй немцев с собаками загнали в теплушки. Родителей близко не подпускали, но я все-таки успела в толпе увидеть маму. Она стояла вся черная.

Везли нас в Германию две недели, и все это время мы ревели. Поезда останавливались в степи, чтобы мы смогли справить свою нужду под вагонами, нас дальше и не пускали. Кормили консервами, и то по чуть-чуть.

Привезли нас в г. Эссен. Поселили в бараки. Вокруг все было разбомблено, американцы сильно бомбили. Бараки дощатые были, внутри двухъярусные нары из досок. Кормили нас капустными листьями, да еще иногда брюкву давали, все это рано утром и поздно вечером. Работали мы на металлургическом заводе. Стены высокие, краны ходят, огонь горит. Я была между всеми меньше всех, маленькая, худенькая. Надеть на ноги нечего было, и я ходила босиком. Вот я босиком и подметала металлургическую стружку и относила ее на свалку.

Спустя 1,5 месяца нам с девочкой удалось бежать. Началась сильная бомбежка, мы укрылись в подвале дома, которого уже почти не было. Стало чуть тише, мы выглянули, бараки наши полыхали, проволока разорвана, ворота нараспашку, кругом все горит, сыплется. Выползли мы с ней тихонечко и пошли. Долго шли, вышли на окраину города, оглянулись, а там – дым, пламя, раненые мечутся. К вечеру вышли на скошенную полянку, нарвали колосков, ошелушили их, поели и с тем заснули, а ночью холоднющие были, а утром двинулись дальше.

Дорога шла мимо леска, в Германии не лес, а небольшие перелески. Девочка не захотела пойти по этому леску, испугалась, что собьемся с дороги и домой не попадем, шли-то ведь на восток, к своим. Ну, вышли мы с ней на дорогу, а навстречу полицай. И закончилась на этом наша дорога домой. Привел он нас прямо в тюрьму. Нас – по разным комнатам, осталась я одна среди незнакомых девчат, они уже давно в этой тюрьме жили, их отсюда на работу водили. Попала я туда во время обеда, каждой принесли по одной большой картофелине, а я такая голодная была, есть хотелось жутко. Забилась я в уголок, и в слезы. Сели вокруг меня девчата, стали успокаивать. Тут открывается дверь, и меня зовут на выход. Отвез меня полицай на ферму к молодой хозяйке. Первое, что она меня спросила: как меня зовут? Дала она мне воды, я вымылась, переоделась. Захожу, а на столе огромная чашка картошки с капустой. Если бы не стыдно было, я бы все съела, но как я могу! А есть хочется, чуть-чуть к еде прикоснулась и больше не стала. Так я и осталась в этой семье. Я занималась домом: уборка, стирка, работа в поле. Тут давали кушать. Утром подъем в 6 утра и весь день в работе: сел, поел и за работу, и так до семи вечера. Попытались меня отправить корову доить, но силенок у меня не хватило, и меня вернули в дом.