Летом 1936 года гитлеровцы начали строить концлагерь Заксенхаузен. После завершения строительства здесь предполагалось разместить 10 000 узников, на самом же деле число узников доходило до 60 000. Первыми сюда были доставлены 500 узников из Болотного лагеря Эстервеген. Затем последовали транспорты из Лихтенбурга и Заксенбурга.

Заксенхаузен был школой и центром концлагерной системы. Здесь проходили подготовку эсесовские фюреры и младшие фюреры, занимавшие затем должности комендантов, лагерфюреров, рапортфюреров и блокфюреров в двух тысячах концентрационных лагерей, покрывавших, как паутина, всю Германию и оккупированную фашистами часть Европы. Школа террора создала в концлагере Заксенхаузен атмосферу убийств и смерти.

В Заксенхаузене фашисты опробовали на узниках новые образцы химических и бризантных гранат, новый газ, отравленные пули, средства против сыпного тифа, туберкулеза и эпидемической желтухи. Для этого узников в большинстве случаев заражали микробами этих болезней.

А вот что рассказала нам Лидия Потаповна Автономова. Совсем крошечной она попала вместе с мамой, старшими братом и сестрой за колючую проволоку и прошла все ужасы детского лагеря под городом Бург.

Жили мы под Ленинградом, на станции Володарка, это в 40 км от города. Семья наша была большая: папа, мама и шестеро детей. Я родилась в феврале 1941 года, а спустя три месяца началась война. Папа ушел на фронт, а мама осталась с нами.

Мы оказались на временно оккупированной территории. Начался голод. А в 1943 году в октябре, нас погнали пешком в Германию. Шла мама с нами, с шестерыми. Старшей – одиннадцать, а мне, вот, последней, чуть больше двух. Четверо из детей дошли. Один умер от голода в дороге, второй пропал. Гнали нас через Псков, Гдов до Бурга, там был лагерь. Нас, малышей, отобрали у родителей и поместили в бараки. Кровь у нас брали для раненых фашистских солдат. Мама со старшенькими работала на хлебопекарне, и искали нас, но никто не знал, где мы, живы ли. Как-то удалось узнать, что есть бараки и оттуда слышен детский плач, и наши мамы во время работы жестами друг другу передавали эту новость. Матери пошли туда, потребовали нас показать. Сначала нас не показывали, потом нас показали в маленькое оконце, завернутыми в одеяло. Мамы потребовали нас развернуть. Крик стоял! Отдали нас матерям больными и парализованными. У меня полностью была парализована вся правая сторона, но со временем это отошло, но нога так и до сих пор не двигается.

Голодные, холодные, на пинках, на тычках, плен есть плен. Многие умирали от голода, а нам «повезло»: четверо работали, тем и кормились. Старшие всем делились с младшими, так и осталось с тех пор – заботиться о ближнем.

Выжили! В 1945 году нас освободили, и мы вернулись домой, на пепелище. Папа погиб на фронте, мама всю жизнь так и ждала его, не верила в то, что его больше нет, любила сильно.

Я передвигалась на четвереньках, мама тоже сильно болела. Денег дома не было, а мне требовались витамины и усиленное питание. Часто врачи меня укладывали в гипс, но мне не становилось лучше.

В 1956 году меня в очередной раз привезли на осмотр к профессору, который пообещал поставить меня на ноги. Сделали три операции, и я встала.

До 1961 года я ходила с протезом, это был такой специальный аппарат от самого бедра, а мне уже был 21 год. Платья носить я не могла, постоянно ходила в широких шароварах, как говорится: и детства не было, и юность без радости пролетела.