– Не ушиблась, доченька? – ласковые руки матери бережно подняли девочку, отряхнули пыль с платьица, и девочка засмеялась сквозь проступившие, было, на глазах слезы.

– Ну вот и хорошо, умница ты моя, – мать нежно улыбалась ей своими ласковыми карими глазами, напевая что-то бесконечно дорогое и близкое грудным, волнующим душу голосом…

В комнате странно тихо, большое трюмо в простенке почему-то завешано черной марлей, входят и выходят молчаливые взрослые, перешептываясь и переглядываясь, они подходят к столу, на котором спит ее, Люсина мама. Она очень бледна, убрана цветами, и никак не хочет проснуться.

Люська подбегает было к ней, привстав на цыпочки и заглядывая в лицо, но вездесущая, вся в черном бабушка тут как тут и, взяв ее за руку, отводит в сторонку, слезно шепча девочке: – Тихо внученька, нельзя бегать, пойдем в нашу комнатку, поспим, я тебе сказочку расскажу.

Люська оглядывается и видит мелькающее, словно тень, потерянное лицо отца среди людей, удивляется: – Папа, а почему мама так долго спит? – Она недовольно и обиженно хмурится, – я хочу, чтобы она сказку рассказала, ты не умеешь так, как мама, пусти, – вырывается она из бабушкиных рук, – когда мама проснется? – почти плачет девочка, смутно чувствуя в душе, что вокруг происходит нечто необычное и странное, страшноватое и жуткое.

Но бабушка настойчиво и ласково, почти как мама, укладывает ее в кроватку, напевая сквозь слезы, и девочка засыпает, взглядывая в окно, на бабушку. Губы ее шепчут: – Бабуленька, а почему ты плачешь?

Но крепкий детский сон уже смежил ее веки, дыхание стало ровным и спокойным. Слезинка из бабушкиных глаз упала нечаянно ей на личико, девочка вздрогнула, но не проснулась…

– Где мама, бабушка? Почему она так долго не приезжает? – допытывается Люська и настойчиво теребит бабушку за полу юбки. Старушка месит тесто в большой квашне, руки ее заняты, все в тесте, и Люське это страшно интересно. – Бабулька, а вдруг ты руки не сможешь разлепить, вдруг они к квашне прилепятся, они отмоются, бабуленька?

Она смотрит на пузырящееся, живое тесто, стонущее под проворными руками старушки, старательно уминающими его, и весело смеется, забывшись на время. Детство, лучшее время в жизни любого человека, но почему-то многие люди забывают в сутолоке повседневной жизни о том, что взрослые – это бывшие дети.

– Беги, погуляй на улице, – грустно улыбается ей старушка, – сходи-ка к деду, посмотри, что он в сарае делает.

И девочка бежит во двор, к деду, большому и бородатому, она его слегка побаивается, но очень любит. Дед стоит у верстака и строгает рубанком длинную шершавую доску. Вьющиеся стружки выбегают из-под рубанка и, скользя, опадают на пол.

Люська подхватывает стружечные ленты и весело смеется деду. Отложив рубанок в сторону, дед присаживается на круглый чурбак и скручивает из газеты толстенную цигарку, закуривает, поперхнувшись густым дымом и громко кашляя. Вся наморщившись из сострадания, девочка смотрит на мучения любимого дедушки.

– Деда, ты же дымом подавишься, – она тоже кашляет, хлебнув порцию дошедшего до нее клуба сизого махорочного облака.

– Ничего внученька, прорвемся, где наша не пропадала, – трескуче смеется дед, разгоняя дым широкой, как лопата ладонью.

– А мы с папой скоро уезжаем, – издалека начинает девочка, – к папиной бабушке в город, домой поедем, а там и мама приедет, папа говорит, что мама в командировке, поэтому ее долго нет, правда ведь, дедушка? – она вопросительно и с надеждой смотрит на деда.

Тот молча кивает, крепко нахмурившись и так глубоко затягиваясь цигаркой, что она начинает скворчать и потрескивать, распространяя вокруг новые клубы дыма. Осторожно похлопав девочку по спине, он гасит цигарку, топча ее сапогом, и встает.