Ладонью постоянно отряхиваю пальто от невидимой пыли. Дышать сложно, Гаранин постоянно смотрит на меня в зеркало, и взгляд его заливается в легкие как бетон.

– Что? – не выдерживаю этой гнетущей тишины и спрашиваю чуть с вызовом.

Дмитрий молчит. Замечаю, как желваки ходят ходуном, он так напрягает скулы, что они кажутся острыми. Того и гляди можно пораниться. Губы сцеплены намертво в тонкую, слепую линию. А глаза… смотреть в них боюсь.

Дима включает правый поворотник и, грубо подрезая кого-то, коряво паркуется вдоль дороги. Мимо проносятся машины и сигналят, слышится мат из открытого окна.

Кажется, что время остановилось. Пальцы потряхивает, я перестаю их чувствовать.

– Что это значит? – тихо спрашиваю.

– Что именно?

Тон спокойный, ровный, чтоб его. Не могу взять себя в руки, меня колотит как после перенесенного стресса, когда находишься на грани: то ли плакать, то ли смеяться.

– Зачем мы остановились посередине шоссе? Здесь даже знак стоит, – указываю на синий перечеркнутый круг перед авто.

Дима достает из бардачка сигареты, губами вытягивает одну. Жест, который вызывает во мне тонну ощущений. Они странные, пугающие, горячие. Свожу колени вместе до нудной боли. И еще плотнее запахиваюсь. Плотнее просто некуда.

Гаранин прикуривает прямо в машине, приоткрыв свое окно лишь на крохотную щель.

Салон наполняется сизым дымом и горечью никотина, которая оседает во рту, в носу, вызывая приступ тошноты. Горло сковывает спазм, потому что хочу попросить его потушить сигарету, но до безумия боюсь. Почему? Ответа нет.

– Дима?

– Он тебя обидел?

Спрашиваем одновременно. Взгляды пересекаются, и… я не выдерживаю и плачу. Господи, рыдаю перед незнакомым мне, взрослым мужчиной.

– Блядь, – грубо произносит и выходит из салона.

Из окна наблюдаю, как он делает две глубокие затяжки – как только голова от таких не закружилась – и садится со мной рядом, на заднее сиденье.

Воздух становится тугим и вязким, а тяжелая аура как пар: ошпаривает и не дает сделать вдоха.

Прикрываю глаза и только чувствую, как Гаранин касается моего лица. Ладонями фиксирует в немой просьбе смотреть ему в глаза. Он просит невозможное.

От подушечек пальцев на его руках покалывает. Мне приятно, и не хочется, чтобы он их убирал. Так тепло сейчас, вмиг согрелась.

– Соня, он обидел тебя? – снова строго спрашивает. В ушах слышу звон и эхо его голоса.

– Нет, – выдавливаю из себя улыбку. Так себе, конечно, получается, – с чего ты взял?

– Разорванная блузка, колготки, слезы. Ты торопилась и вела себя неуверенно. Думаешь, я идиот и ничего этого не замечу?

Господи, стыдно-то как! Он видел мои рваные колготки. Мне сейчас не важно, как высмотрел, главное, что увидел!

Дима все еще держит меня. Наши лица близко, и я постоянно опускаю взгляд на его губы. До чего же он сейчас напряжен.

Так беспокоится за хозяйскую дочку? Что не досмотрел?

– Он меня не обижал.

– Почему ты тогда…такая?

– Не знаю, – кричу ему.

Я и правда не вполне разобралась.

– Испугалась.

Гаранин сощуривает глаза, впиваясь в меня едким взглядом. Чувствую, как он пытается прочитать меня. Словно клетки выскребает.

Дыхание касается моих соленых щек. И единственное, что мне сейчас хочется, это прикрыть глаза и почувствовать его губы на своих. Мне даже начало казаться, что Дима чуть приблизился ко мне.

Жар тела ощутим сквозь слои одежды.

Правая рука, которая жгла мою щеку, медленно сползает вниз. Я чувствую ее горячей след на шее, на затылке, и как он медленно притягивает меня к себе.

Перестаю дышать, чтобы не спугнуть момент. Пальто разошлось в стороны, блузка разорвана и, по сути, я в одном кружевном лифчике перед безопасником.