Странно, но никто из них не заметил, что со мной что-то не так. Сидят как ни в чем не бывало, уплетают за обе щеки и не видят, что я креплюсь изо всех сил, чтобы не разрыдаться как последняя дурочка.

Мне так больно и плохо — и никто не видит.

Лиана, Давид и Айк синхронно стучат по тарелкам вилками, пьют свежевыжатый апельсиновый сок.

Дети очень похожи на мужа, ничего моего. Я светлая — и кожа, и волосы. Даже глаза золотисто-карие. Они же черноволосые и черноглазые. Порода семьи Амарян. Что говорить, сын с дочкой даже улыбаются и хмурятся, как Айк.

Айк!

Мужчина, которому я отдала десять лет своей жизни.

Мужчина, который вчера чуть не сунул хозяйство в рот секретарши прямо у меня на глазах. Эта картина до сих пор стоит перед глазами.

Отворачиваюсь к окну, чтобы хоть как-то успокоиться, собраться с мыслями, решить, что со всем этим делать.

И тут мне прилетает от Айка:

— Омлет тонкий, как блин. Ты что, не могла сделать пышный? Хоть чуть постаралась бы.

Его замечание коробит.

Нет, ну ни фига себе!

Я смотрю на него и обалдеваю от его наглости. Он вчера такое учудил, даже не извинился. Я проглотила обиду, приготовила ему завтрак, и он же еще недоволен!

Самое смешное — еще вчера я бы, может, даже начала оправдываться, ведь забыла погреть его тарелку, прежде чем положить на нее омлет.

Пока силюсь ответить, меня отвлекает дочка:

— Мам, где масло? Хочу тост с маслом и вареньем.

Смотрю на стол — и вправду забыла масло.

Встаю, иду на кухню, приношу масленку.

Пока намазываю тост для Лианы, Давид говорит:

— Мам, чай горячий, принеси другую кружку, чтобы перелить.

Вручаю тост Лиане, иду на кухню за новой кружкой. Прихожу, ставлю ее перед сыном, а он выдает:

— Ой, уже остыл, не надо. Принеси мне лучше печеньки.

Снова иду на кухню, хватаю контейнер с печеньем, которое испекла вчера для дня рождения.

Когда возвращаюсь в гостиную, меня добивает Айк:

— Какая-то ты несобранная в последнее время. Неужели нельзя сразу накрыть на стол так, чтобы не бегать туда-сюда? Не сложно же.

С обалдевшим видом сажусь за свое место, даже не нахожусь, что ответить. Точнее, ответов на языке вертится много, но ни один при детях не произнесешь, ибо все матерные.

Молча беру кружку с кофе, делаю глоток. Но, как и вчера, вкусовые рецепторы будто отключаются — не ощущаю ничего.

Разом как-то наваливаются воспоминания о том, сколько раз повторялась подобная картина. Носишься из кухни в гостиную как угорелая. Члены семьи постоянно что-то просят. А когда сама садишься завтракать, остальные успевают поесть. Мало этого, так домочадцы еще и чем-то недовольны, высказывают претензии.

Когда я стала для своей семьи прислугой? Ладно дети, они еще маленькие…

Или не ладно? Давид, например, вполне способен сам сходить за кружкой.

— Давид, Лиана, возьмите свои тарелки и отнесите на кухню, пожалуйста, — прошу их.

На меня тут же устремляются две удивленные моськи. Не ожидали подобного, это точно.

— Мам, я опаздываю в школу, — буркает Давид. — Почему я должен убирать?

Строго на него смотрю, всем видом показываю, что я серьезно.

Он к моим строгим взглядам не привык. Корчит недовольную мину, но берет тарелку, кладет на нее столовые приборы и уносит.

— Я тоже уберу, — кивает Лиана.

Хватает свою тарелку, напрочь забыв про вилку, и с важным видом несет ее на кухню. Потом шмыгает наверх.

Едва дети уходят, муж впирает в меня гневный взгляд.

— Я ждал тебя вчера ночью. Объясни русским языком, почему ты не пришла?

— Мне еще надо объяснять? — смотрю на него с обидой. — Ты не помнишь, что вчера было?

Лицо Айка резко грубеет. Он плотно сжимает зубы, поигрывает желваками.