С трудом достаю ключи, открываю дверь, надеясь, что он оставит меня одну, но Максим заходит следом. Я оборачиваюсь к нему и гнев вспыхивает с новой силой.
— Макс, уходи!
Но он молчит. Спокойно закрывает за собой дверь, вешает пальто на крючок и, не обращая внимания на мою злость, подходит ближе.
— Ты в своём уме?! — взрываюсь, голос дрожит от гнева.
Он качает головой, глаза его мрачные, глубокие, будто он видит насквозь мою злость и обиду, но не собирается уходить:
— Ты не можешь сейчас быть одна, ходить и себя обслуживать.
Твердолобый какой и непробиваемый!
Я дёргаюсь в сторону, пытаясь пройти мимо, но Максим ловит меня за локоть и осторожно ведёт к дивану. Я вырываюсь, но он не отпускает, и только когда я сажусь, наконец отступает на шаг назад, но не отводит взгляда.
— Теперь-то мы поговорим, — говорит он тихо, твёрдо, и от этих слов по коже пробегает холодок.
— О чём? — резко бросаю, хотя уже знаю ответ.
Он делает шаг вперёд и медленно опускается на корточки прямо передо мной, чтобы наши взгляды были на одном уровне. Его глаза — тёмные, серьёзные, и в них больше боли, чем я готова видеть.
— О ребёнке, Вика, — произносит, едва слышно, но каждое слово как удар молотком по сердцу.
Я замираю, дыхание перехватывает, и несколько секунд я просто смотрю на него, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.
— Это не твоё дело, — выдавливаю наконец, выплескивая яд и гнев.
Максим резко поднимается, в глазах вспыхивает злость, его голос дрожит от ярости:
— Правда? Ты серьёзно думала, я не узнаю? Это мой ребёнок, Вика! Ты не думала, что я имею право знать?
Я срываюсь на крик, боль и обида взрываются во мне с новой силой:
— Право? Ты говоришь мне о праве? После всего, что ты сделал?! После Алисы, после того, как ты сам разрушил всё, что у нас было? А Ромка? Ты о нашем сыне подумал? Ты вообще о нем думал, когда трахал его невесту? И после всего ты считаешь я должна была бежать к тебе с этой новостью?
Он резко шагает по комнате, руки его дрожат, он оборачивается ко мне, и голос его звучит как рёв:
— Ты ничего не знаешь, Вика! Ты исчезла, пропала, не дала мне ни шанса всё исправить! И даже поговорить! Я жил в аду, думая, что потерял тебя навсегда, а ты скрыла от меня сына или дочь! Ты не имела права так поступать!
— Ты сам меня потерял, Максим! — кричу я, слёзы текут по щекам, их уже невозможно остановить. — Это ты всё разрушил, это ты меня предал! Я осталась одна и не хотела, чтобы ты знал! Ты не заслужил знать!
Он останавливается, смотрит на меня, и в его глазах такая боль, такая вина, что внутри что-то болезненно щёлкает.
— Я всегда выбирал тебя и нашу жизнь, Птичка, — отвечает с твердостью в голосе. — Это была ошибка. Ужасная ошибка, и я заплатил за неё высокую цену. Но ты… ты скрыла от меня ребёнка.
Я резко замолкаю, потому что вдруг замечаю: в квартире всё идеально чисто, будто… Даже кровать заправлена, а я ее не заправляла, мне видно с дивана часть спальни. Я понимаю, что не заглядывала в шкафы, не проверяла ничего. Кровь холодеет в жилах от осознания.
— Ты тут живёшь, — шепчу я потрясённо, и это открытие оглушает.
Он смотрит на меня твёрдо, достаёт из кармана ключи и говорит ровно, как факт:
— Живу, да.. И теперь я буду о тебе заботиться.
— Уходи! — требую я снова,только голос слабый, почти сломленный.
Он садится рядом, но не касается меня, только смотрит в глаза, твёрдо, уверенно, почти нежно:
— Вика, оставь истерики на будущее. Сегодня хватит. И хватит убегать.
Я отворачиваюсь, прикусывая губу, понимая, что он не уйдёт. Он снова здесь, и теперь убежать не получится.