Увидев изумление на его лице, Ксюша продолжила:

— Мои дела вас не касаются. Всё, что я посчитала нужным рассказать, вы услышали. Остальное не вашего ума дело.

«Хамит — значит, защищается, — немедленно сделал вывод Мечников. — Надо дать время себе и ей: привести мысли и эмоции в порядок! Упорство, с которым она избегает говорить, настораживает».

Неравнодушие воспитанного мужчины не позволяло Александру Михайловичу оставить мать с ребёнком один на один с опасностью, а опыт и знание жизни подсказывали, что он не ошибается.

— Я отлучусь буквально на пять минут. — Он сморщил нос, всем своим видом показывая, что расценивает её выпад как обычный женский каприз. — Получу вещи из чистки. А вы остыньте! Если моё общество вам неприятно, навязываться не буду, уйду. Но всё же, Ксения Юрьевна, есть ли смысл хорохориться? Вы ведь не железная — обычная женщина, в силу обстоятельств взвалившая на себя неподъёмный груз независимости. Колкость вашего ответа будем воспринимать как попытку защититься от постороннего. Вот только стоит ли отказываться от помощи? Возможно, я могу быть полезен, но для этого должен знать, что на самом деле происходит.

Ксения не отвела взгляд, не изменилась в лице, и Мечников ещё раз поразился ее умению мгновенно взять себя в руки. Неторопливо встав, он произнёс:

— На обдумывание моего предложения у вас есть время, но не много — столько, сколько буду забирать наши вещи. — И, развернувшись, неторопливо направился в сторону химчистки.

«Боже, какая же я дура! — выдохнула Ксюша, едва Мечников отошёл от столика. — Что мне неймётся, ведь спала и видела, как возобновить наше общение! Высшие силы услышали, дав возможность вновь встретиться, хоть и при таких нелепых обстоятельствах. Лови удачу за хвост, Ксения, хватай и тащи, как самый ценный трофей в твоей серой и одинокой жизни!»

«Характерец ещё тот! — рассуждал Александр Михайлович, медленно продвигаясь в очереди. — Хотя разве для меня это открытие? Норов проявился уже в процессе развода. Быть женой Игоря Слумского ох как непросто, а они прожили вместе достаточный срок. Даже успели родить ребёнка».

Его голова с тёмно-русой шевелюрой, кое-где тронутой сединой, непроизвольно повернулась в сторону той, чей образ назойливо витал в мыслях. Ксения Слумская, уставившись невидящим взглядом на проходивших мимо людей, сосредоточенно размышляла.

«Вот что в ней такого? Далеко не красавица, но есть что-то гармоничное, невольно притягивающее и взгляд, и мысли».

Неожиданно для себя Мечников, искренне удивился.

«С чего бы я вдруг стал задумываться о женщинах?! Э, нет, лукавишь, Сашка! Не обо всех ты раздумываешь, а об одной, конкретной».

Он снова посмотрел в сторону кафе, но там ничего не изменилось. Его взгляд переместился к сцене. Отыскав дочь Ксении, какое-то время наблюдал за весело хохочущей девочкой.

«Как быстро бежит время! Когда-то вот так с Наташей[8] мы сидели в Театре юного зрителя и смотрели эту же сказку. Натка тогда тоже смеялась. Уж не знаю, действительно ли дочери нравился спектакль или же она радовалась, что мы вместе выбрались на представление. Детям таких трудоголиков, как я, всегда мало родительского внимания. Теперь, когда дочь выросла, многое ушло в прошлое, и как бы ни хотелось, Нате больше не нужны ни сказки, ни я. Она вышла замуж, у неё полноценная жизнь взрослого, самодостаточного и счастливого человека, и теперь ей папа не так уж и нужен».

Мечников моргнул несколько раз, прогоняя внезапно нахлынувшую грусть.

«Ну что я брюзжу, как старик?! Дети вырастают и улетают из родительского гнезда. Никто не сомневается, что Наташка по-прежнему меня любит, но общаемся мы редко, да и то в мессенджерах, даже до созвона дело редко доходит. Раз в физической и материальной помощи не нуждаюсь, жив-здоров, то, по её разумению, со мной всё в порядке. А то, что одиночество стало ощущаться ещё острее, так с этим ничего не поделаешь. Это и есть жизнь».