– Некоторые не выдерживали, простреливали себе палец, рискуя оказаться под трибуналом за самострел. Лишь бы просто выспаться в тёплой чистой кровати. Но это не вариант для мужчины. Если не мы, то кто же?!

Однажды папин сослуживец рассказал, как в 1941 г, после офицерских курсов, необстрелянный лейтенант попал к ним в полк. Наши войска вынуждены были отступать, а сапёры оставались под шквальным огнём минировать мост, дабы хоть как-то приостановить продвижение немцев. Лейтенант спрятался под мостом, повалился на колени и, рыдая, молился, забыв впопыхах, что Бога нет, как твердили ему с детства. Валентину пришлось возглавить не только своих ребят, но и растерявшихся без командира подчиненных лейтенанта, разрываясь между разными участками, на которых и голову-то поднять было страшно. После сражения приехало высшее командование награждать этого новоявленного героя, а он опять схоронился, только теперь от наших, ели его отыскали. Ребята, было, хотели сказать, что и ими руководил Валентин Зверев, да он запретил:

– Расстреляют парня, а у него первый бой, действительно, страшно, сами знаете…

– Но ведь и у нас когда-то он был первым, и мы не хотели умирать, а этот трус бросил людей под пулями! Если бы не ты, Валентин, здесь бы все так и остались, причём вместе с армией, недаром награждать приехал сам генерал, да ещё при отступлении! А ведь это твой орден, Валентин!

– Да Бог с ним, не за награду воюем. Не можем мы подписать ему смертный приговор! Дадим парню ещё один шанс.

Так, вместо расстрела, лейтенант пошёл на повышение и был награждён, больше они его не видели. На войне, в экстремальных условиях, половины не бывает: от трибунала до награды иногда только шаг, да и от жизни до смерти столько же.

Во время самых трудных переходов, в промежутках между боями, за вечерними посиделками, в землянках и в окопах, его всегда просили:

– Валентин, расскажи что-нибудь.

И тогда он начинал своё экспромтное повествование, обыгрывая прочитанное и сочиняя на ходу замысловатые истории. Все замирали, забывая грязь и усталость, переносясь в иной мир, где в нескончаемых приключениях всегда побеждали честь и справедливость, дружба и благородство, жизнь и любовь. И, конечно, особое место в его увлекательных рассказах принадлежало русскому народу, православным богатырям и доблестным князьям и царям земли родной. Необыкновенное кружево папиных историй, где он причудливым образом смешивал романы и рассказы писателей разных времён и народов, зачаровывали и нас с братом в мирной послевоенной Москве и казались нам гораздо интереснее любой самой замечательной книжки. Романы Дюма, Джека Лондона, Диккенса и русская история вперемешку со сказками с лёгкостью пересказывались им, причём иногда даже в расширенном виде. Как-то, читая «Морского волчонка» Майна Рида, я с криком прибежала к отцу:

– Папа, папа, смотри, здесь всё про тебя написано, только они кое-что пропустили….

Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Сонет 116, У. Шекспир

И, узнав любовь такую,

Ангел, тронутый до слёз

Богу весточку благую

Как бесценный дар принес.

Ф. Достоевский

Много интересных историй слышала я от родителей и о том страшном времени, но, увы, это был не роман, а их непростые героические будни. Столько очарованья, юмора, авантюризма в этих живых и страшных картинках войны, и столько любви к нашей многострадальной Родине – сердце замирало в груди. Смеясь и перебивая друг друга, родители рассказывали нам эти романтичные в их исполнение и страшные в жизни истории, а мы по наивности завидовали им.