Ему повезло забиться в расщелину и большую часть этого представления в свою честь он пропустил, а вызывать на «бис» – постеснялся. Сейчас же он старался удержаться на маленькой ложбинке, где то на середине подъема. И хотя в лопатку и спину упирался здоровенный обломок камня, зато непередаваемое чувство временной безопасности было вознаграждением за все. Сверху не видно и снизу не заметно. Одно плохо – жестко и есть хочется как из пушки. Пролежав до вечера в этом роскошном укрытии ‚без движения, он чуть не озверел. При малейшей попытке переменить положение вниз сыпались мелкие камешки или становилась видна какая либо часть тела, а все они, без исключения, были ему очень дороги. Развлечений было немного. Прилетали два вертолета и обшарили, казалось бы каждый метр на десяток километров в округе. Пешие воины тоже не скучали и уже в третий раз за день бодро обыскивали все кусты, скалы, камни и прочие, на их взгляд, укромные места. К вечеру угомонились. Набегались за день, бедолаги и расположились лагерем внизу. Выставив однако охрану, которой могла бы позавидовать иная военная база. Уважают! И будут теперь уважать! Иначе – не понимают! Как стемнело, он принял попытку выбраться из этого стойбища. Попытка почти удалась. Все почему-то ждали гостей извне, и никто-изнутри. Почти, потому что один, все-таки оказался подозрительным и крайне любопытным. Но скоро любопытство и подозрительность его исчезли совсем, и утром, когда его найдут, все поймут, что он свалился со скалы и свернул себе шею. Нужно быть осторожнее подумают они, и успокоятся. По крайней мере, хотелось бы в это верить…

За ночь Джон отмахал почти пятнадцать километров, конечно приблизительно. Обойдя далеко стороной какой-то аул или кишлак, или черт знает, как они тут называются. Благо, что слышно его было издалека из-за обилия собак, выясняющих свои собачьи отношения. День прошел практически спокойно, если не считать пролетевшего десять минут назад над ним вертолета. Учитывая маскировку, увидеть с воздуха его практически невозможно. Полеживая и покуривая вонючие, терпкие сигареты -размышлял: почему вертолет оказался здесь? Объяснений могло быть множество, но самое неприятное и самое вероятное то, что его все-таки нашли. Где-то наследил в потемках. Отсюда следует вывод-нужно быстро уходить. Не хотелось в это верить, но обманывать себя еще хуже. Вопрос второй-куда? Если поймут что ему нужно на север, к морю-там наши, то враз перекроют все дорожки-пути. Давать крюк-все равно накроют. Чем дольше в пути, тем меньше шансов дойти к цели. Хотя если думать о шансах: какие у него были тогда шансы, когда он остался отстреливаться, вызывая огонь на себя и давая улететь последнему вертолету с ранеными и оставшимися в живых пацанами, для которых это было их первое дело. Кому из них он мог приказать остаться?! Пожалуй, только себе. Сержант – он и в Африке сержант. Опора и стержень армии. Да к черту все эти опоры и стержни, так до многого можно додуматься. Например, как вообще они здесь оказались: и живые, и мертвые. Кому это нужно? Уж точно не тем, кто остался в этой чужой земле навсегда. И вот теперь из-за какого-то засранца ему нужно встать и идти, идти в никуда. Идти прямо сейчас, а ведь еще светло, и его могут засечь, может вернуться вертолет, могут перекрыть весь квадрат и начать методичное прочесывание, могут… черт их знает, что они еще могут. Но все-таки кровь он им пустил, значит, отомстил за ребят, а это значит все-не зря, заставил их уважать русского солдата, значит это все нужно всем нам! Ну, а раз так-вперед!