Пока священнослужитель освящал елей и воду для производства самого таинства крещения, нас с моим соратником по несчастью начали раздевать. Оставшись нагишом среди незнакомых мне людей, я немного смутился, в своём сознании я всё же был тридцатишестилетним мужчиной. Смущение я преодолел быстро, но вот с холодом я бороться ещё не научился, поэтому изрядно замёрз, и моё тело покрылось мелкими пупырышками. Толстый священник в этот раз не решился начать с меня. Он помазал елеем второго малыша, после чего окунул того в воду. «Вот, решающий момент», – пронеслось в моей голове. Когда же священник с некоторой опаской всё же взял меня на руки и поднёс к чаше с водой, я просто, выскользнув из его мясистых ладоней, завис в воздухе. В первое мгновение в помещении воцарилась мёртвая тишина. Все, наверное, были в шоке. Первым пришёл в себя работник церкви.

– Изыди, нечистая, сгинь, Сатана! – звучным басом заголосил он и, схватив свой большой крест, начал неистово махать им предо мной. – Сгинь, сгинь… – твердил он, не переставая креститься.

Среди присутствующих возникла небольшая паника. Люди, пришедшие вместе с нами, вместе со своим младенцем побежали к выходу, позабыв, что их малыш завёрнут всего лишь в одну пелёнку, а на улице не лето. Я же, так как вся жизненная энергия ушла на согревание тела, долго парить над чашей не смог. Когда силы иссякли, моё тельце всё же плюхнулось в воду. Первым мне на помощь, как ни странно, бросился Толик – мой несостоявшийся крёстный. Видимо, он меньше всего был подвержен влиянию всевозможных предрассудков, а потому, посчитав увиденное ничем иным как массовой галлюцинацией, не побоялся ко мне прикасаться. Я для пущей важности заорал, что было сил, а он ловко извлёк меня мокрого и дрожащего от холода из чаши с водой. Подойдя к стоявшей всё ещё в недоумении Оксане с приготовленным большим полотенцем в руке, Толик что-то шепнул ей на ухо и сунул меня ей в руки. Та, после слов своего несостоявшегося кума тихонько прыснула и принялась интенсивно меня обтирать. Только баба Матрёна так же, как и священник, неистово крестилась в сторонке, а её губы шевелились в безмолвной молитве.

Поняв тщетность предпринимаемых мер, она вместе с толстяком вскоре спешно покинула помещение, и мы остались одни. Несостоявшиеся крёстные постарались поскорее меня завернуть в сухие пелёнки и одеяло и тоже вышли на улицу. На улице мы увидели, что баба Матрёна, не переставая креститься и не отставая от священнослужителя, направилась в основное здание церкви. Толик с Оксаной не стали её окликать и поспешили на остановку автобуса. В пропахшем бензином салоне (у нас в будущем вся техника приводилась в движение только электричеством, извлекаемым прямо из окружающего пространства) было тепло, и я быстро согрелся. Оксане вновь уступили место, а я, наконец-то, погрузился в целительный сон. Проснулся я уже дома, разбуженный громкими голосами. Я лежал в своём манеже, а взрослые в другой комнате, скорее всего в гостиной, где предполагалось накрыть праздничный стол, что-то бурно обсуждали.

– Да фигня всё это, – доказывал кому-то Толик. – Говорю вам – галлюцинация. Я про такое явление читал где-то.

– Галлюцинация?! – чуть ли не кричала, видимо, тоже уже вернувшаяся из церкви бабуля. – Да я вот этими вот глазами видела!

– Так я и говорю, – невозмутимо настаивал на своём несостоявшийся крёстный, – всем почудилось.

– А знаешь, что отец Михаил говорит? – не унималась баба Матрёна. – Говорит, что дьявол в него вселился, прости меня Господи.

– А почему ж это дьявол вдруг вселился именно тогда, когда в церковь пришли? – задал резонный вопрос Толик. – Почему ж он раньше-то молчал? А? У вас что там мёдом намазано? Так это уже не церковь получается, а не знаю что.