– Оль, я бы на твоем месте…

– А еще у меня разряд по шахматам, вот.

Вот когда она упрется – ничем не переспоришь. По Некрасову: «Мужик, коли втемяшится в башку какая блажь – колом ее оттудова не выбьешь…». Еще в школе проходили. Верно, она оттуда же и взяла.

– И кроме того, у нас преимущество.

– Это какое же?

– Он не знает, что против него кто-то что-то готовит, а мы знаем.

– Мы тоже не знаем, что именно готовим.

– И это еще один плюс, – она помолчала, шмыгнула носом, последнее время ей не больно здоровилось, и неожиданно продолжила, видя, что перебивать ее уже никто не собирается. С довольным видом, гордая настолько, будто победила в неравном бою. Будто этот бой вообще состоялся: – А к тебе задание. Узнай у бухгалтера своего имя вора в законе или кто он там.

– Вот сейчас позвоню и узнаю? Оль, ты вообще что говоришь?

– А почему нет. Вдруг всплывет в разговоре, в записке какой, да мало что может случиться. Вдруг они вообще друзья детства.

Мы еще некоторое время поспорили над совершенно безумным с моей точки зрения действом, покуда солнышко попросту не выперла меня из комнаты. Я рассердился. В конце концов, если ей действительно приспичило тягаться с этим шахматистом-убийцей, пусть тягается. Правда, мне же ее потом выручать и вытаскивать, но ладно, сухари передавать буду. Дай бог, чтоб именно по этому счастливому сценарию все и закончилось. Немного поостыл, но обратно возвращаться не стал, понятно ведь, что она не взаправду. У нее много чего не взаправду происходит, существенная часть жизни. Которую Оля еще и тщательно оберегает от меня. Или я не решаюсь заглянуть за плотные занавески, которые она сама не открывает, но вполне предоставляет мне к ним доступ – а я чего-то все не соображу этого.

Словом, решив, что вся эта ситуация не больше чем наши «ограбления банков», и не надо в голову брать слишком много, а то не войдет, спустился вниз. Пусть и конец дня, но телефоны почти пустовали. Большего и не требовалось.

Фима, едва услышал от меня подобные слова, подавился воздухом, спешно набранным в легкие. Сказал, что не знает, что я рехнулся, что он уже предупреждал. Потом продиктовал номер защитника, нанятого родными. Я перезвонил, не теряя времени и двушек. Конечно, первым делом расспросил о делах его подопечного. Тот не стал скрывать и поведал как есть – вся надежда на то, что суд затянется, иначе вкатают лет десять. А уж больно бы не хотелось, и подзащитному, понятно, крест на себе ставить, и адвокату – фактически тоже крест, ведь такое поражение от прокуратуры дорого ему обойдется. Как мог осторожнее я поинтересовался о том авторитетном воре, коего поминал Фима, путаясь словами и, как кажется, самого стряпчего вводя в недоумение.

– Вы о Чернеце спрашиваете? – тут же сообразил юрист. – Да, о нем мой подзащитный поминал несколько раз, вот только боюсь, молодой человек, этот человек не имеет ни малейшего отношения к нашему делу, больше того, Дмитрий Юрьевич Протопопов, такого имя этого человека, всего лишь оказался в ненужное время в ненужном месте вместе с моим подопечным на прогулке. А он задал зачем-то Чернецу несколько вопросов о человеке, который, по какому-то странному воображению обвиняемого мог быть причастен к расправе над семьей погибшего директора ателье, где и вы, и Ефим не один год проработали, – тут только я сообразил, что и адвокат заговорил Эзоповым языком, а потому просто молчал и слушал. – Увы, мой подзащитный, разумеется, ошибся, вор в законе Чернец никак не может быть в каком-либо сговоре с кем-либо. Он только вчера покинул стены СИЗО, где провел последние три месяца – по ошибке, понятно, следственной ошибке. Не думаю, что этот человек, как и его сотоварищи будет вам хоть в малейшей степени интересен и полезен. Прошу меня простить, но я даже больше скажу, в момент расправы над вашим бывшим директором, он обладал сходим алиби, и хотя стены в любой кутузке могут говорить, его это не коснулось. Я могу ручаться, что означенный Чернец не имеет отношения к делу, видимо, вы вместе со своим товарищем, моим подзащитным, попросту ищете не то и не там.