– Аня, я верю, что он найдётся. – Уверяла она. – Я это чувствую. Ты как мать тоже должна чувствовать, что с ним всё будет хорошо. Вселенная тебя испытывает, и даст тебе в десять раз больше.

– Вика, мне десять других детей не нужны. – Отвечала мать, вынимая свою ладонь из рук подруги, отпила чай. – Мне мой Коля нужен только.

– Я понимаю, Ань. Конечно. Но я верю, что это испытание. Да, оно очень тяжёлое, и ты, должно быть, сходишь просто с ума! Это естественно, это же твой ребёнок! Ань, я с тобой. Я хочу, чтобы ты знала это. Я как чувствую, так и говорю – найдётся, с ним всё будет хорошо.

– Я сегодня не смогу провести тренинг. – Анна встала и подошла к раковине.

Было что-то отталкивающее в том, как уйдя в глубокие размышления, она механически намывала кружку.

– Ты обязательно должна! Именно сейчас, это даст тебе силы.

– Вика, я не могу. Я не могу выйти в эфир и говорить семистам людям, что позитивные мысли наполнят их жизнь счастьем, когда у меня пропал сын. Я не буду им врать!

– Но ты не лишена счастья, Аня!

– Вика, при всём моём к тебе уважении, если ты ещё раз скажешь, что исчезновение ребёнка это испытание вселенной, я выставлю тебя за дверь. Мой сын пропал. Я не знаю, где он. Полиция не знает, где он. Его друзья, Вика, не знают где он! Они говорят про какой-то… суицид… и я просто не знаю… – ей приходится замолчать, чтобы взять себя в руки.

Пушистое полотенце повисает в безвольных ладонях растерянной женщины. Летнее платье на её выразительных формах и глубокие карие глаза – по крайней мере с ней её красота.

– Как ты хочешь, чтобы я выходила в эфир? – после минут колебаний Анна вновь села за стол.

Вернее сказать, за столешницу барной стойки. Сняла с крючка новую кружку и вновь налила себе чай. Один из выцветших локонов грустно упал ей на лицо таким милым движением, точно был бы живым и лишь стремился утешить. Анна раздражённо смахнула его за ухо.

– Аня, если ты сейчас не выйдёшь к ним, а они будут знать, почему ты не вышла, – острым пальцем обвела факты подруга, – То они поймут, что ты не веришь в материализацию. Потом, когда Коля найдётся, и ты вернёшься к работе, они уже не придут. Ты должна найти в себе силы выйти именно сейчас, и сказать, что ты веришь, что всё к лучшему, и твой сын обязательно вернётся домой. Поняла?

Подруги долго смотрели глаза в глаза, не говоря ни слова. Рингом их душам оставался высокий стол. В какой-то момент Анна почти расплакалась, но эта слабость в следующее мгновение лишь придала ей силы.

– Обещай, что если во время трансляции его найдут, ты подойдёшь ко мне сразу же, не будешь ждать, когда закончу, и…

– Я обещаю тебе.

– Хорошо.

За ужином, когда кузнечики ещё вовсю стрекотали под окном, и воздух дышал на город свежестью, а небо уже расцветало малиновым заревом, Костя спускался в подвал, где отрекался от простых радостей жизни и превращался в незнакомца под непроницаемой чернотой маски.

– Тебе нравится обед? – левой рукой он занёс ручку над ежедневным блокнотом. В этот раз в шапке было указано «Коля. День 2».

– Пойдёт.

– Ты не любишь супы с рыбой?

– Обычно нет. – Ковырял мальчик ложкой в тарелке без всякого энтузиазма.

– А что ты любишь кушать? – незаметно рука фиксировала предпочтения в блокноте. Запечатлевала перемены в настроении ребёнка. «Подавлен. Апатичен. Нет аппетита».

– Шаурму. Салат с авокадо. – Выдавливал из своего горла ребёнок. – Чипсы. Ну, фунчоза мне нравится. Пироги домашние. Креветки. Чай.

– Тебя раньше не называли мажором?

После длительного полного презрения к маске взгляда Коля всё же ответил.

– Очень смешно. Обхохочешься. Сам спросил.