Так они и ворковали, пока Маруся не кликнула сестру домой собираться. А дома ждала их новость. За ужином отец объявил, что тот господин, который недавно беседы с девушками вёл, имеет намерение жениться на одной из них. Сегодня он возвращался домой и заглянул ненадолго. Зовут его Смирнов Павел Иванович, живет аж в самом Екатеринбурге, служит при Главной заводской конторе, оттого и часто в разъездах бывает по заводам. Он вдовец, жена умерла в родах вместе с дитём пять лет назад. Имеет свой дом и прислугу. Хочет жену скромную и простую, чтоб без всяких там капризов. Наши девицы ему очень приглянулись. Отец сказал, что готов отдать за него непременно старшую дочь, так как негоже младшей вперёд замуж идти. Но только не сейчас, впереди посевные работы, огород, сенокос, а уж как урожай будет собран, самое время и свадьбу играть. Пока официального сговора нет, пусть молодые поближе познакомятся, пообщаются. Через недельку он опять приедет, но уже не по делам, а погостить. Вот тогда дело и сладится.

– Но он же старый такой! – воскликнула Маруся.

– Не старый, а зрелый и опытный! – строго проговорил отец. – Ему еще и сорока нет, вполне подходящий возраст. Не за мальца же безусого мне дочь отдавать!

Нюра сидела, пригорюнившись. Вот и кончилась их с Алёшенькой любовь, едва успев начаться. Права была сестрица, не отдаст её отец за Алексея, тем более теперь, когда такой видный жених появился. Иван, в это время вернувшийся с Лукерьей от её родителей, подошёл к сестре и ободряюще погладил её по плечу. Как никто другой, понимал он её сейчас. Он ведь тоже не слепой, видел, как светилась она, понял, что влюбилась девка. А тут вся сникла, в глазах печаль и страх.

Назавтра дед Степан отправился на рынок со своими корзинами. Василко вызвался ему помогать. Собрали корзины в две вязанки: одну, побольше, закинул за плечо дед, вторую – внук. Так и пошли вдвоём – старый да малый. Мать велела дочерям пойти в галантерейную лавку, прикупить ниток да иголок. Хоть приданое и давно шьётся-вышивается, да теперь надо с новыми усилиями за работу приниматься, поспешать, чтоб к осени сундуки полны были.

– Да поглядите там мануфактуру! – наказывала она сёстрам, – нет ли красной материи на сарафан, нето придётся ехать за ней куда-нибудь. И тесьму тоже гляньте, и широкую, и узкую.

– Может, не стоит пока торопиться с сарафаном? – робко спросила Нюра.

Предстоящее сватовство пугало её, не хотелось ничего слышать ни о нём, ни о связанных с ним хлопотах.

– Нет уж, лучше загодя приготовить, летом некогда будет рукодельем заниматься, – ответила мать, – я ведь не велю вам купить, а только присмотреть, выбирать я сама буду.

Так уж заведено, что после свадьбы молодуха должна ходить в красном сарафане до той самой поры, пока не разрешится первенцем. А уж потом можно и юбки с блузами носить, что стало теперь очень распространено. Молодайки надевают по несколько юбок сразу, как Лукерья, например. Чем больше нижних юбок – тем богаче семья, это все знают. Но Нюра не могла сейчас думать о нарядах, как, впрочем, и ни о чём другом. Мысль о том, что скоро закончится её беззаботная девичья жизнь, пугала. Кабы за Алёшу её выдавали, так она бы радовалась этому, птичкой бы порхала, ждала бы с нетерпением счастливого часа. А тут чужой дядька, немногим моложе отца. Есть, отчего кручиниться. Сёстры молча шагали в лавку, обходя остатки весеннего слежавшегося снега и грязные лужи. Марусе было так жаль сестру, что она вдруг сказала:

– А хочешь, я попрошу тятеньку, чтоб он меня вместо тебя выдал?

– Да что хоть ты такое говоришь-то!? – всплеснула руками Нюра и повернулась к ней.