Изможденный, он поднял глаза, взглянув в густое небо цвета морской волы – такое же, как пару дней назад. Снял перчатки, окованные тонкими металлическими пластинками, и вытер рот запястьем. Вода притупила изнуряющий голод. Несколько раз он глубоко вдохнул, затем поднялся, но по привычке оперся на правую ногу – острая боль пронзила конечность. Рыцарь оступился, пав на землю. Закусил губу, он сжал кулаки, пережидая пока уйдет боль. Со злостью ударил по земле.

«Почему бы просто не умереть? Дальше… всё равно ничего нет». Не после того, что́ он сделал.

При нём нет оружия, нет денег и провианта, звание, если и сохранено, то он более не достоин его носить. И всё же есть еще нечто, которое ему должно сделать, прежде чем покончить с собой.

«Сла́бо, – усмешкой шепнул кто-то над ухом, – слабо ты себя терзаешь, предательская душонка».

Но это ладно, это ничего. Тим уж давно перестал обращать внимание на этот тонкий, словно шипение змеи, голосок. Его разум просто устал, ослаб после случившегося, вот и мерещится всякая чертовщина.

Засечная твердыня Серый Камень пала и, учитывая как это случилось, скорее всего, об этом еще никто не знает – отправленные перед началом штурма гонцы, скорее всего, не смогли пройти блокадное кольцо. Тим сам лишь божественным проведением его пересек, когда армия захватчиков, после взятия укреплений, пришла в движение.

Звягова застава – она должна быть поблизости. Тим рассчитывал, что ему попадется гостиничный патруль или ямская повозка задолго до того, как он доберется до указанного места, но пока ему не суждено было исполнить последний долг.

Он подтянул к себе стальной шлем с опускающимся забралом. На внутренней стороне подбивки красовались вышитые значки: «Шато». Воин глядел на черточки, а те лишь скалились в ответ угловатыми стежками. Девушка, что сделала вышивку, навсегда осталась в той крепости.

Рыцарь подобрал рукавицы, поднялся с колен и возвратился на дорогу. Каждый вдох, что он совершает столь незаслуженно, должен хоть как-то послужить долгу. Путь его пролегает через равнины и заводит в степь. Он беспечно пересекает небольшое болото, рискуя быть утянутым в трясину лишь под тяжестью доспеха. Правая нога чувствует себя всё хуже: сначала ее жгло, затем сковала тупая боль, теперь навалилось онемение.

Но так ему и надо! Голосок нашептывает верно. Так и подобает страдать такому никчемному солдату, как он.

Миновав болото, Шато выбрался на солдатскую лесную тропинку, ведущую к заставе. Шел совсем медленно, волоча за собой больную, распухшую конечность. Доспех его скрипел и надрывался, однако он же, вопреки своему весу, словно бы придавал воину необходимую для такого похода стойкость.

Впереди послышались голоса. Он рухнул наземь, бряцнув сталью. Испустил выдох, и силы наконец покинули тело.

***

Командир Звяговой заставы уже отправился ко сну, когда в избу постучал молодой десятник.

– Воевода Стэпан! Людину подобрали, на патруле, ледь живой.

Тот похмурился, погладил пятерней окладистую бороду и отмахнулся:

– И пошто он нам тут? М-м, ладно, положи где-нибудь. Утром прогоним, нечего бродяг подкармливать.

– Так це… – начал солдат, заглядывая в щелку закрывающейся двери. – Зброя у него чудова, под низом-то кольчужка мастерная, а поверх весь укладом цельным окован, с ног до головы. Иди, сам побачишь. Вдруг то вельможа иноземный?

Воевода свел густые брови и хотел было прогнать назойливого десятника, да задумался; пятерня, поглаживавшая бороду, замерла.