– А кого ты ему думаешь? – спросил Махмуд.

– Племянницу Мублуды, – ответил Рашид. – Она на лицо не мил, но покорный и в плечах широкий, для фермы она в самый такой раз, и мне тебе…

– Умолкай, – промолвил фермер. – От племянницы Мублуды я отказываюсь. Супруга у меня уже есть… и она отыщется. Ее потянет, если и не ко мне, то к нему – у нее здесь сын. Материнские чувства в ней скажутся.

ЖЕНА фермера Каткова грустит в доме лесника Филиппа. Анна не глупа, очень худа, она сидит и ни на что определенно не смотрит; намеренно мелькающий у нее перед глазами лесник, устав от неудач по части привлечения ее внимания, отхожит в другой угол, где его отложившая вязание тетка обособленно проверяет спицу в качестве колющего оружия и не хочет ни с кем говорить.

Не нашедший понимания лесник возращается к Анне Катковой.

– О ком-то печалишься? – спросил он.

– Вздыхаю, – ответила Анна. – Все так резко переменилось. И ничего не изменилось… в смысле настроения. Нагрузка стала в сто крат меньше, а оно не улучшилось. Желания жить я не чувствую.

– Может, тебе работой взбодриться? – спросила Изольда Матвеевна. – Прибраться, у плиты постоять…

– Этим я занималась у мужа, – сказала Анна. – От него, если помните, я ушла.

– Из-за любви, – промолвил Филипп. – Ты же меня полюбила? Тетка утверждает, что у фермера ты выдохлась и к кому прибиться, все равно тебе было. Я считаю иначе. Рассчитываю на взаимность.

– А ты что, меня любишь? – поинтересовалась Анна.

– Ты сама рассуди, – сказал Филипп. – У меня с фермером не настолько поганые отношения, чтобы лишь из вредности жену у него уводить. Прознав, у кого ты живешь, он на меня озлобится, и бывшая между нами терпимость будет навек изничтожена. Меня волнует твой сын.

– И меня, – сказала Анна. – Я ему мать и я должна…

– Как мать, ты ему послужила, – перебил ее Филипп. – Он давно вырос, и в твоей опеке не нуждается – он почти взрослый, и это проблема… когда фермер придет тебя отбивать, он захватит двух работников и сына, которого я возьму в прицел в последнюю очередь, но дело дойдет и до парня.

– Работников положу я, – поглядев на побледневшую Анну, сказала Изольда Матвеевна. – Фермера тоже мне или ты завалишь? Рискни они перелезть через забор, я… ха… без промашки! Как во врагов и сволочей. Нарушителей границы.

– Ты, тетушка, мыслишь четко и ясно, – пробормотал Филипп. – Разумно! А у меня примешиваются помыслы сердца… мне неохота смотреть на женщину, над убитым сыном рыдающую. На нее! Я ее обожаю!

Анна Каткова, взрогнув, равнодушно кивает головой.

МАРИНА Саюшкина полулежит на кровати. Совершая в снятой для нее в салуне комнате мелкие телодвижения, она пытается придать себе наиболее соблазняющий вид и томно смотрит на Александра Евтеева, стоящего у приоткрытой двери и прислушивающемуся к тому, что происходит в коридоре.

Оттуда не доносится ни шороха.

Евтеев с шумом захлопывает дверь и, повернувшись к Марине, осенившей его мыслью с ней не делится.

– Ты меня не подвел, – промолвила Марина. – Выбил-таки комнату. Избавил от бездомных скитаний. Как ты хозяина уговорил? Я что-то не отследила. В салун зашел художник-композитор Юпов, и мы заболтались: не как самец с самкой, а чисто по-интеллигентному – о красках, нотах, совсем не о погоде… он с усмешкой мне говорил, а я морщила лоб, я впитывала. На тебя не глядела. Ты не злишься?

– Ничуть, – сказал Евтеев.

– А Захоловский… ну, хозяин – он же не планировал сдавать.

– Я ему заплатил, – пояснил Евтеев. – За пять дней он с меня… урвал словно бы за пять дней в столичной гостинице. Торговаться он умеет. Его бизнес не прогорит.