Собака, взбудораженная приближением ходячего трупа, оглушительно залаяла, переходя на вой.

– Да тише ты, дурёха, – цыкнул на неё сержант. – Сейчас всех покойников соберём.

Поспешно затолкав Жужу в подъезд, Петренко достал табельное оружие и, подпустив мужчину ближе, выстрелил точно ему в глаз.

Развернувшись на пятках, я отпрянула от окна. Наверное, никогда не смогу привыкнуть к такому зрелищу.

Сквозь открытую форточку послышался звонкий голосок Маргариты:

– А я его еще с час назад заприметила. Погнался за стайкой подростков, да зацепился рубахой за куст. Застрял и барахтался прямо под моим окном, а эти хулиганы бросались в него камнями и гоготали, как кони. Я тех ребят, конечно, шуганула, для их же блага. А этот субъект – указала она на бесстыдно светящего гениталиями зомби, – отломил-таки ветку, и побрёл к детской площадке. Убирать-то их кто теперь будет? – Недовольно спросила соседка, повысив голос. – Так же и до чумы недалеко!.. Эпидемия в эпидемии, так сказать.

– Могу оттащить его к помойке, – пожал плечами Петренко. – Чисто, чтоб Вам под окном не воняло. По идее, надо бы их закапывать или сжигать. Чумаков обещал переговорить с ребятами из местного крематория.

Удовлетворённая ответом, Маргарита скрылась в квартире.

А сержант перетащил труп подальше и, наконец выволок сопротивляющуюся Жужу на прогулку.

***

После ужина Петренко первым делом набрал Чумакова, но передать ему контакты добровольцев не вышло. Старлей упорно не отвечал на звонки.

– Может, снова на вызов "улетел"? – Предположила я. – Людей, наверняка не хватает.

– Да нет, – напрягся Петренко. – Он с суток. Обещал поехать домой.

Позвонив в офицерское общежитие, сержант совсем расстроился:

– Не дозвались его соседи. Говорят, закрылся в комнате изнутри, а на дверь повесил записку: "Если завтра не выйду к обеду, значит, я умер, но не совсем, и точно попытаюсь вас съесть. Будьте осторожны".

– Так себе юмор у товарища старшего лейтенанта, – похолодела я.

– Да он по жизни предельно серьёзен. – С негодованием протянул Петренко и раздражённо хлопнул дверцей холодильника.

"Ладно. Оставлю его пока. Пусть переварит. Н-да… Задел старлея зомби… Как же жаль… Просто до чёртиков. Хороший человек. Не правильно все как-то." – С досадой подумала я.

От отчаяния хотелось плакать, но слёз не было. Лишь глаза защипало, как будто нанюхалась лука.

Не люблю привязываться к людям, потому что боль неизбежна. Ничто не страхует нас от расставания либо от смерти. Или от того, что мужчина, который и правда тебе понравился, превратится в зомби, так и не сказав, как его зовут…

"Как скоро ты, Варя, сдалась", – осекла я себя.

Неимоверно. Крайне… Чрезмерно мне хотелось надеяться, что Чумаков выживет, хоть шансы объективно стремились к нулю.

Поздние майские сумерки накрыли город постепенно. Будто прозрачной траурной вуалью заволокло парк, пруд и вечно гудящее шоссе, расположившееся под окнами.

Бескрайнее людское море, бурлящее от остановки до сквера и днём и ночью, заметно поредело.

Лишь немногочисленные прохожие да заунывный вой милицейских машин изредка нарушали гулкую тишину. Люди засели по домам. Не так, как в эпидемию "Короны", которая, казалось, всерьёз никого не напугала.

На сей раз, лишенный официальной информации и запуганный хаосом, народ действительно затих. Забрался поглубже в норы, надеясь переждать "период нестабильности".

"Блажен тот, кто верует," – учит нас древняя, мудрая книга. А жив и здоров, тот, кто думает, планирует и грамотно умеет распределять ресурсы.

Очень скоро, человек, привыкший к изобилию, оголодает и выползет из норы, чтобы наполнить лабаз столь необходимым для его спокойствия продовольствием.