Поезд был неудобным во всех отношениях: проходил через станцию в два часа ночи, место досталось, конечно, боковое и в конце вагона у туалета – дверь постоянно хлопала и был сквозняк, но до Новосибирска, где была пересадка, я проспал, не переворачиваясь и не вставая. А в Новосибе шёл долгий, моросящий дождь – хорошо, что убрали сено, помогли человеку.

Парень не обманул. Шпалы пришли даже раньше моего приезда (я заезжал ещё в один город). Но вот мешочка с орехами я так и не дождался, видно, затерялся на какой-то почте. Жаль.

«Для того, чтобы проехать в карьер „Возрождение“, что находится в Выборгском районе, надо иметь допуск от первого отдела. А чтобы выдать этот допуск, первый отдел отсылает материалы твоего дела в известное министерство, и тебя проверяют в течение месяца». Так объяснял мне ситуацию Володя Паутов, который там уже бывал. А у нас на это времени нет. Поэтому мы сделали по-другому, использовали план «В». Я взял командировку в Ленинградский порт, Выборг и карьер. «Есть одна тонкость, – продолжал Володя, – при посещении порта на командировочном удостоверении ставится отметка погранконтроля. Маленький круглый штампик, который является пропуском в погранзону». Этот штампик сэкономил мне много времени. В порт мне надо было так и так, а в электричке от Выборга до «Возрождения» пограничники проверяют документы дважды.

С карьером и портом я договорился достаточно быстро. А вот с пароходством… Чтобы ускорить процесс поставки гранитного щебня, пошлём свою вертушку. Но за пять рейсов до Горького она выйдет из строя, придётся ремонтировать. Это очень дорого. Лучше сделать пять коротких рейсов до Питера и отправить щебень грузовым теплоходом. Так мы и решили. Но только пароходство так решать не хотело.

«Северо-Западное речное пароходство», табличка с таким названием висит в Питере на ул. Большая Морская, 37. Большое серое здание рядом с Дворцовой площадью. Видимо, само местонахождение этого предприятия возвеличило его работников. Как у них только носы в потолок не врастали? Адрес этот запомнился мне, наверное, на всю жизнь – столько раз пришлось там бывать и кланяться с великой просьбой.

Золотая осень давно кончилась. Последние отдельные жёлто-красные листья канадских клёнов слабо кружились, будто прощались и улетали прочь. Красивый вид из окна пароходства изменился на глазах, превращаясь в унылую пору, и совсем не поднимал настроения. Конец навигации – теплоходов нет. Заказывать надо было за девяносто дней. Никакие убеждения, что мы строим метро, что город ждёт, задыхается в пробках – ничего не действовало на начальника отдела перевозок, эстонца Карла Петерса. Словно смакуя свой эстонский акцент, медленно, с расстановкой он говорил: «Мы не мо-ошем вам дат теплохо-от. Фсе фасмошность исшерпа-ан. Раскафор аконше-ен». А вертушка уже возила гранитный щебень в порт.

Месяц я обивал пороги данного заведения к тому моменту, как вывезли пять тысяч тонн в Ленинградский порт. Шестым, последним, рейсом гружёная вертушка ушла в Горький. Я прошёл через все кабинеты и инстанции пароходства. Результата не было. И пошёл в обком партии. Неожиданно легко попал на приём к первому секретарю обкома. Как коммунист, я имел моральное право встретиться с любым партийным руководителем. Объяснив ему ситуацию, попросил помощи. При мне он через секретаря связался по телефону с начальником СЗРП. Спокойным, ровным и тихим голосом произнёс: «Изыщите возможность и помогите Горьковскому метрострою», и положил трубку.

«Изыскали» помощь только в начале декабря. Двухкилевой катамаран «Братья Грибановы» возвращался из Финляндии, порт приписки – Горький, но зимовать он хотел в Питере. После настойчивых переговоров со скрипом согласился. Конечно, любой капитан отвечает за своё судно и за груз на нём, но, чтобы не было изменений в решениях и непредвиденных искушений, я сопровождал грузы, особенно в больших количествах.