Она отдает ему сигарету и возвращается в ресторан.

Этой ночью Пеппино – единственный человек на всей Сардинии, который может сказать: “Я растроган”.

Все остальные флиртуют с собственным нарциссизмом. Это и называется “отпуск”.

Сколько времени никто не был со мной ласков?

Сын не знает, что такое ласка, разве что когда спит… Значит, это ангел.

Давно ли девушки из жалости целуют стариков в сморщенные губы?

Меня поцеловала девушка, которую зовут Иления. Ее имя начинается на букву “И”.

Неужели у нее нет парня?

Сколько ей лет?

С возрастом становится трудно определить возраст молодых.

Для меня все они двадцатилетние, хотя на самом деле не всем двадцать лет.

Мой сын не знает, что такое секс. Не помнит, что такое материнская любовь, да и любила ли его когда-нибудь мать? У него есть только я, а он меня не узнает.

Я для него не существую, а для меня существует только он.

А вдруг теперь для меня существует еще и Иления, чье имя начинается на букву “И”?

Не гони, Пеппино. А то опять все испортишь. Это твой большой недостаток.

Любовь виделась тебе там, где было лишь желание развлечься, вечность – там, где играли со смертью.

Преданность – там, где пропадал всякий человеческий интерес.

Разочарования все копятся и копятся. Их столько, что не увезти в чемодане.

Ночь – время, когда люди обо всем забывают. А я живу только ночью и помню одну только ночь. В этом-то и беда. Мы с другими людьми все время в противофазе.

Но ведь и Иления живет только ночью. Как я. В том же ритме, с теми же тревогами. Нами овладела скрытая печаль итальянской музыки. Убогие посетители. Чем больше денег, тем меньше вкуса и слуха. После трех ночи они начинают портить себе биографию. Кладут сердца на полку, как в конце смены рабочие убирают инструменты. С середины июля уже попахивает концом летнего отпуска.

Опадают цветы. Опадают дни. А я каждую ночь умираю.

Я знаю об этом, и Иления знает.

А вдруг мы одинаково проводим утро? На самом деле мужчины и женщины, быстро исполнив ритуал сладострастия, мечтают лишь об одном – найти себе компанию.

Что говорила мне Марта Мардзотто[6]? Потрахались, и ладно. Вечно одно и то же. Людям нужно другое.

Я здесь, Иления, мы здесь с малышом Антонио. Я здесь. Мы ждем тебя, сидя смирно, – два здоровых и безвредных пса. Мне семьдесят лет. Я жду тебя и готов все простить, Иления. Что мне еще остается? Если ты этого захочешь, я буду только рад.

Вот о чем думает Пеппино ночью. Он лежит в постели. И не может уснуть. Он так и не снял черные брюки. Атласная рубашка расстегнута. Живот ходит вверх и вниз, полный виски, которое не подняло настроения. Страшная жара. Антонио рядом – спит, охваченный тяжелым, искусственным сном.

Пеппино вспоминает, что было потом. Он вернулся в ресторан. Подошел к клавиатуре. Она ждала с микрофоном в руке, улыбаясь нежно, как любящая сестра. Он запел песню Мины. Не просто так: он-то знал, что она об этом мечтает. Все певицы хотят петь песни Мины. Потому что они требуют и чувства, и техники.

Что еще? Чувство и техника, больше нам ничего не надо.

Прелюдия любви.

Ее благодарность не должна обманывать, но Пеппино обманывается.

Спутать благодарность с любовью – обычная ошибка, которую совершают ищущие человеческого тепла мужчины и женщины.

Надо хоть немного поспать. Уже светает. Скоро проснется Антонио и разбудит меня. А я свалюсь, если хоть чуть-чуть не посплю.

Впрочем, влюбленные не спят. А я влюбился. В Илению, чье имя начинается с буквы “И”.

Пеппино невольно улыбается. Словно жалея себя, но это не важно. Один из редких случаев, когда жалеть себя и надеяться – одно и то же.