– Как новенькая, – произносит с усмешкой, проводя взглядом по моим ощутимо припухшим губам. – Я бы предпочел, чтобы они, наконец-то, узнали. Но тогда ты снова сбежишь от меня.

Каждый раз он пользуется случаем и напоминает о самом моем малодушном поступке.

Не так давно мы отпраздновали мои «двадцать четыре» самым запоминающимся способом из всех возможных. Разделив тем самым жизнь на «до» и «после».

Поцеловав меня в щеку, он разворачивается и преспокойно уходит, направляясь в сторону столовой, откуда доносятся голоса членов нашей семьи.

Я не могу перестраиваться так, как Ярик.

Уходит, по меньшей мере, минут семь, прежде чем я решаюсь выйти из ванной, где закрылась, чтобы привести в себя в порядок.

Разглядываю свое отражение в зеркале.

«Мама обо всем догадается,» – литры отчаянья поступают в кровь.

Я уверена, увидев осуждение в её взгляде, сойду с ума.

Просто не выживу.

Всю жизнь я заботилась о последствиях своих поступков.

Каждого!

Боже!

Да меня волновало, не побеспокою ли я вахтера, уходя с секции бальных танцев позже остальных. Редко, но мне случалось ездить в общественном транспорте, и я пробиралась через весь салон к кондуктору, чтобы ему не приходилось вставать со своего места. А тут… Я подвожу самых родных и любимых людей!

Ужас, с которым приходится жить после того, как мы с Яриком переспали, преследует меня ежесекундно.

Долго держу руки под холодной водой, а после прижимаю их к пылающим щекам.

Не помогает! Мне ничего не поможет! Прогнила до самого основания!

Раздается стук в дверь.

– Солнышко моё, ты в порядке? – ласково спрашивает мама, и я не выдерживаю.

Если бы она знала, что я творю… Совсем не этому они нас учили.

Влажными ладонями хаотично приглаживаю волосы, выключаю кран и иду открывать.

– Да… Я тут… – стоит появиться Ярику поблизости, как я превращаюсь в не пойми кого. Трех слов связать не могу.

– Ты плакала? – мама обхватывает мои щеки ладонями, хмурится, заглядывая в глаза. – С Давидом что-то?

Отрицательно качаю головой.

– Он трубку не берет. Не могу до него дозвониться. Волнуюсь.

– Большой мальчик. Не переживай. Перезвонит. Может быть, его на работе задержали? Руслану тоже позвонили. Нужно в офисе появиться, какой-то сбой у них произошел. Все приложения разом перестали открываться. Я вас покормлю, и мы папу отпустим, – берет меня за руку, как маленькую, и ведет в сторону кухни-столовой.

Алсуня заканчивает сервировать стол, аккуратно раскладывая на салфетки ножи и вилки.

Папа с кем-то говорит по телефону, стоя у окна. Его напряженная поза не сулит ничего хорошего. Найдет виноватых и спустит на них всех собак. Дома он никогда не отрывается, компенсируя это на подчиненных.

Лишь Ярик сидит за столом, удобно вытянув ноги. Когда я захожу, он отрывает взгляд от телефона и смотрит с легкой ухмылкой. Доволен, что снова смог меня продавить.

Мне нестерпимо хочется ударить его в этот момент. Встряхнуть и узнать, зачем он меня мучит.

– Ну что там твой кавалер, заблудился в трех соснах? Давай ему навигатор подарим? А то он по старинке картой, наверное, пользуется, – язвительно усмехается.

Давиду всего тридцать два, но Ярик его в старики записал. В свои двадцать один он думает, что после тридцати жизни нет.

Мама издает негромкое покашливание.

– Спасибо, родной.

Смотрю на Ярослава с укоризной, слегка приподняв брови.

Мама на несколько лет старше папы. И на тему возраста обычно в нашей семье никто не шутит.

Папа этого не любит. На счастье засранца, Руслан Романович сейчас слишком занят и не слышит шуточек сына.

– Ой, ты ведь знаешь – над тобой возраст не властен, – с весельем в голосе Яр отмахивается от маминого недовольства.