Марк навалился вдруг на неё, сопя, прижался губами к уху. Полина испуганно замерла, по загривку поползли мурашки – мерзкие, как пауки. Даже дыхание от них перехватило.
– Бре-е-ешешь… Я знаю, что ты брешешь, потому что он, дебил, тогда спалился. Так ему и передай, что он лошара. Но я тебя прощаю. Опять прощаю, потому что люблю тебя, суку брехливую. Я люблю. Я! А он просто трахнуть хочет… если не уже. Так что не обольщайся на его счёт, на хер ты ему не сдалась, с чужим ребёнком. Ты вообще никому не нужна, кроме меня. Просто посмотри на себя, ты кто? Ни образования нормального, ни жилья, ни рожи, ни хотя бы сисек, за которые подержаться хочется. Ты вспомни, кем ты была, когда я тебя подобрал? Деревенская клуша, а за душой только бабка-кошатница и развалившаяся халупа, которую вы называете домом. Я тебя пожалел, я тебя поднял, я тебе всё дал. Я тебя сделал! Даже трахаться тебя, рыбу дохлую, научил Я! А ты… Сука неблагодарная. Но я тебя всё равно прощаю. Потому что люблю. Это ясно?
На живот легла его потная ладонь. Полина вздрогнула и судорожно свела колени. И тут же с отчаянием поняла, что сейчас отказывать никак нельзя…
Лежала потом, использованная, слушала храп мужа и хотела умереть. Так это страшно – понимать, что ты ничтожество, пустое место, и единственное, что хоть как-то придаёт тебе вес, это человек, от которого тебя чем дальше, тем сильнее тошнит. Но ведь в чём-то он прав. Всё, что у неё есть своего, это Маша и бабушка в забытой богом деревне.
…И вдруг вспомнила про лампочку, освещающую теперь их дверь. И как бы ни было ей сейчас погано – улыбнулась. Совпадение, конечно. Просто новый жилец, мужик, хозяин. Просто не хочет шариться в потёмках, возвращаясь домой за полночь. Но для Полины эта лампочка неожиданно стала каким-то маячком, словно её зажгли там специально для неё. Глупо, конечно…
Так захотелось подойти к окну и уловить табачный дымок… Ей не хватало этого тепла. Отчаянно не хватало.
Но она не пошла.
Глава 16
На следующий день забежала после обеда домой и снова попала в конфликт на этаже. Только на этот раз всё было ещё эпичнее: площадка заставлена старыми оконными рамами, дверь в квартиру соседа распахнута, оттуда слышен грохот и голоса. Пыль в воздухе, белые следы на полу – глобальный ремонт, одним словом. И тётя Валя, бегающая из угла в угол, цепляющаяся к рабочим, выносящим к лифту мешки со строительным мусором – то не там ставят, то слишком шумят, то не так ей отвечают.
В квартире послышалась возня, мат, и на площадку вынесли оконную решётку. Полина посторонилась, давая рабочим место для манёвра и вынужденно отходя к тёте Вале, и та тут же вцепилась в её локоть:
– Ты смотри, смотри! Нет, ты видишь, что творится-то?
– Окна меняют. Что тут такого?
– Да какие окна? Чёрт бы с ними! Решётки! Решётки поснимал!
А рабочие как раз вытащили следующую решётку. Тоже прислонили к стене.
– Куда ты ставишь? Кто так ставит? – заорала тётя Валя. – Ты мне так все стены тут поисцарапаешь! Эй, слышишь, я с тобой разговариваю!
Но рабочие не отреагировали.
– Ты видала? Нет, ты видала? – схватилась за сердце соседка. – Все как один – нахалы! Гастарбайтеры чёртовы! Чтоб вам сдохнуть, гады! О-о-ох, Полин, это же уже не шуточки… Это же уже… – задохнулась гневом, подбирая нужные слова. – Это же для тебя в первую очередь аукнется! Я тебе сколько говорила – поставь решётки! Сколько, а? А я знала, знала, что вот так будет! А ты меня не слушала!
– Я вас не понимаю.
– А ты пораскинь умишком! Тебя теперь что защищает-то от него, от соседа этого вашего ненормального? Ну? Ничего! Залезет, ограбит, а то и ещё чего! А с него станется, вот увидишь!