Собрав, как смутно помню, обречённый взгляд в одну точку, я лихорадочно порылся в карманах, вынул телефон и стал строчить друзьям и знакомым сообщения. Крайне странные, выяснилось позже. Я писал, что нахожусь на грани. На грани судьбоносного решения, которое непременно заведёт меня неизвестно куда и может закончится чем угодно. А поскольку результат его совершенно непредсказуем, то и вероятность воплощения в жизнь чрезвычайно велика. И ежели перст свыше указал мне на грехи тяжкие…

Короче говоря, каждое сообщение я заканчивал одной из двух фраз: «А посему, прощай, мой друг!» или «Прощай, моя подруга!»

Творческую панихиду прервал официант. Он принёс угощение. Мама дорогая! На сковородке размером с ладошку оказались рассыпаны пять неопознанных комочков, обмазанных в зелени песто. «И всё?» – безмолвно вопросил я кухонного жреца мутным взглядом человека, который только что попрощался с роднёй. Ответом мне были открытая улыбка (без малейших признаков сочувствия!) и вежливое:

«Просим!»

Так знайте же, братья, Сократ не превзошёл меня ни в чём. Мы оба ответили за свои слова. Он выпил яд, я – съел улиток. Всех. До одной. Да что там! Запил своё безудержное горе ещё одной кружкой пива и стал ждать. В тревоге. Перечитывая непонятно откуда взявшиеся и до странности многочисленные буковки на экране телефона: «Где ты?» «Что случилось?» «Бегу к тебе!» И даже: «Скорая едет!»

Раньше «скорой» – и слава богу! – успела жена. Ваш покорный слуга был обнят, крепко ударен по щеке. Сначала по одной. Потом по другой. А затем препровождён в гостиничный приют, уложен в постель и сладко убаюкан многочисленными обещаниями поговорить обо всём завтра.

Тем дело и кончилось. Но предаваясь нежному дыханию Эола, я думал о том, что не столь уж ядовиты загадочные улитки, как целительна сила чешского пива.

Поговаривают, будто чёрт в нашем мире – неизменный спутник судьбы. Вот уж неспроста. Господь создал человека, а дьявол усердно занялся всем остальным. Без него не то что плюнуть, шагу не ступить. Каков помощник!

Мы, чтобы не признавать свои ошибки и промахи, киваем на него: чёрт дёрнул, чёрт попутал. И вообще, чёрте-что, чёрте-почему и чёрте-как.

Все трудности стали легко объяснимы: чёрт их не разберёт, а если сунется, то ногу сломит. Чёрт знает, что такое. А главное, чёрт никому не брат.

Удобно. Только появится чёрт под рукой, сразу всё идёт, как по маслу. Он тебе и виновник, и знает обо всём, а если накипело, помогает ругнуться так, что чертям тошно. Или послать к чертям собачьим, отправить к чёртовой бабушке, скомандовать: «Чёрт побери!» И разом для всех: «Черти полосатые». Кукла – так чёртова, перечница – туда же. Любой вопрос теперь прост. Какого чёрта? За каким чёртом? На кой чёрт? На черта?

Если отругает жена своего муженька да захочет помириться, так ласково кличет: «Чёртушка ты мой!»

Непрошеный гость нынче уж сам по себе не явится – его черти носят, черти приносят, и даже заносят. Но всегда он, как чёрт из табакерки. Чёрте что.

Сами черти тоже не промах. То в глазах запрыгают, то в тихом омуте заведутся, то понесутся от ладана, то на сковородке завертятся, а то возьмут,  да и рассыплются мелким бесом.

Вот так. Без них никуда. А заартачатся вдруг, мы им такое «на зло» устроим, что чертям тошно станет. И у чёрта ни на рогах, ни на куличках не спрячутся.

Бестужин был не на шутку раздосадован. Да, приглашение к Волконскому случилось очень кстати. И Анастасия Фёдоровна по пути в оперу заглянет. «А мне бы только минута и нужна!» – ещё более раздражаясь, хмурился граф, кусая пухлые губы.