– Ладно, – сказал он, и несчастная услышала примирительные нотки в его голосе, – пока ты между двумя мужьями, старым и новым, давай я о тебе позабочусь.

– Я сама о себе позабочусь, – прошептала она, чувствуя, как внезапная радость согревает ее сердце. Настроение сразу улучшилось, но женская честь требовала еще покочевряжиться.

– Вернешься на свой ринг, тогда – пожалуйста. А сейчас разреши лучше мне. Побуду немного мать-терезой.

Он протянул подруге руку, и та, пораздумав мгновение, с облегчением ухватилась за его крепкую кисть.

– Давно у тебя проблемы с головой?

– В каком смысле? – Олеся тут же встала в стойку.

Алекс засмеялся.

– Я имел в виду, давно у тебя мигрени?

– Дольше, чем ты живешь на свете.

Алекс вдруг громко свистнул кому-то. Мимо проносящийся абориген с подносом в руках, явно из ресторанного обслуживания номеров, затормозил, узнав его, и подбежал, протягивая руку и на ходу выговаривая непроизносимое для Олесиного слуха приветствие. Коротко переговорив о чем-то по-французски, насколько Олеся могла судить, эти двое наконец расстались к обоюдному удовольствию.

– Все нормально, – сказал Алекс и потянул ее за рукав свободной блузы, – хочу сводить тебя кое-куда. Сегодня можно. Пьер сказал, она работает.

– Кто? – насторожилась Олеся.

– Одна дама из местных. Увидишь.

– А ты уверен, что мне надо на нее смотреть? – засомневалась Олеся.

– Тебе на нее смотреть совсем не обязательно.

– А зачем тогда…

– Слушай, – Алекс вдруг остановился, – ты можешь заткнуться минут на тридцать? А там как пойдет.

– Хорошо, – пробубнила собеседница.

– Мы просто прогуляемся до соседнего поселка, тут неподалеку, кое-кого навестим и вернемся к твоему ужину. Идет? Я просто заскочу по делам, – добавил он.

Его спутница кивнула.

– У тебя есть дела? – не выдержала она моратория на вопросы.

– Навалом, – ответил ей сердитый Алекс.

Они шли по пляжу в сторону крохотного поселка аборигенов, притулившегося за мысом в неудобной каменистой бухте, редко переговариваясь, подбирая маленькие раковины и осколки кораллов. Прямо по курсу садилось бронзовое солнце, растянув алые рукава по всему горизонту. Зеленые, фиолетовые и рыжие полосы на все еще голубом дневном небе превратили обычную картинку нарождающегося вечера в волшебную иллюминацию, по-праздничному недолговечную.

Дорога медленно поползла в гору. Идти стало тяжело. Влажный горячий воздух превращал прогулку в нелегкое испытание, удваивая любое физическое усилие. Тяжело отдуваясь и не поспевая за тренированным другом, Олеся хотя и с перерывами, но все-таки взобралась на невысокий холм, с которого открывалась панорама на ее отель.

Далеко внизу розовая закатная гладь нежно покоила островки бунгало, плавающие меж редких перистых облаков, отраженных в заливе. Обычно кипенно-белый, песок прибрежной каймы поменял свой цвет и стал золотистым, как волосы ребенка, в которые так и тянет запустить руку, чтобы насладиться их шелковистым покоем.

Олеся глубоко вдохнула, стараясь восстановить дыхание, и огляделась.

Джунгли, окаймляющие тропинку, поощрительно махали ей широкими листьями монстер. А за ее спиной вставали еще горы, сплошь поросшие густым зеленым мехом с редкими проплешинами вырубок, на которых, толкаясь, ютились, подобно ласточкиным гнездам, кубики человеческого жилья.

Чтобы передохнуть, она присела на замшелый придорожный камень и с трудом перевела дух, недовольно поглядывая на спортивного Алекса.

– Не дрейфь, – сказал он ей, заметив выражение ее лица, – осталось немного. Всего каких-нибудь пару-тройку километров в гору.

– Мне уже можно ругаться, или все еще действует табу на разговоры?