Они были так счастливы!

Минуло всего полтора года, и… война вошла в их семью.

Амина зажмурилась, сжала кулачки и закричала, стремясь во что бы то ни стало прогнать ярость из глаз родителей. Повисла тишина. Взглянула на отца – он опустил голову и отвернулся. На маму – она тихо улыбнулась и прижала дочь к себе. Разговор был окончен. Мама смирилась.

Егору передалось напряженное, неопределённое ожидание Ильи. Он попытался встать, разминая раненую ногу. Постоял, привалившись спиной к стене и привыкая к раскалённой спице, пронзившей тело до самой ступни. Попробовал шагнуть. Боль дикая, но в случае необходимости он сможет двигаться или, по крайней мере, встретит опасность стоя. Поднял лицо к тяжёлому небу, вслушиваясь в доносящийся сверху шум. Гортанные голоса мужчин его раздражали, тем более, что он не понимал ни слова, а очень хотелось знать, что сулит им их странное возбуждение.

– Думаешь, они нам сегодня глотки перережут в честь какого-нибудь праздника?

Илья задумчиво покачал головой. Он немного понимал местное наречие, но не так, чтобы быть совершено уверенным в смысле услышанного.

– Не похоже. Кажется, им предстоит серьёзное дело. Что-то про священный джихад говорят, Буйнакск…. Причём здесь Буйнакск, он же, если мне не изменяет память, в Дагестане. Впрочем, я, возможно, что-то не так понял.

Илья усмехнулся:

– А ты о них, как о дикарях. Глотки… в честь праздника…. Человеческие жертвоприношения, знаешь ли, давно уже не в чести.

– А разве мы для них люди! – Егор передёрнул плечами, – Не понять мне, какого чёрта мы здесь делаем. Хотят они быть независимыми – и наплевать, пусть будут. На кой нам этот Кавказ.

– Так чего здесь не понять. В лицо России плюнули, а она должна утереться? Захотели отделиться, так сделайте, как люди, по-хорошему. Вон и Грузия, и Азербайджан, и другие республики всё сделали честь по чести. Плохо ли, хорошо ли, но живут себе, как желают. Сами наляпали, сами и исправляют. А Дудаев решил, что для него законы не писаны. Вот и результат. Да ещё наши мечутся: свой ведь народ – надо бы помягче, однако Конституция нарушена – требуется восстановить. А чего метаться-то. На то ты и власть, чтобы закону быть! Сразу бы не миндальничали, так и войны бы не было. А теперь уже надо идти до конца, иначе какое России уважение. Тем более что война уже гражданская. Сами чеченцы в своём большинстве так нахлебались этой криминальной свободы, что и вздохнуть не могут, вот и пошли друг на друга. А какой стране нужна гражданская война, да ещё на своих границах.

– Как у тебя чистенько выходит. Вроде всё оправдано. А как же ребята, что гибнут под ножами этих самых чеченцев, которых они же защищают?

– Они гибнут под ножами тех, с кем сражаются, а не тех, за кого сражаются. Я ж говорю – гражданская война.

Егор принялся рьяно разминать больную ногу, встал, опираясь о стену, сделал пару шагов, превозмогая боль, сел, так и не успокоившись:

– Гражданская, говоришь. Вот и пусть сами разбираются. Мы-то тут причём? Господи, как же глупо сдохнуть ни за что!

Илья снисходительно улыбнулся:

– Не кипятись ты, Егор. Господа вот вспомнил – и хорошо. Все мы для чего-то на этот свет пришли…

– Так может Сашок для того пришёл, чтобы ему брюхо вспороли! Может для того родился, чтобы взорвать себя вместе с гогочущими горцами! Да я тебя…

Егор яростно рванулся к Илье, но тот легко уклонился, и парень упал лицом в пол. Он молотил кулаками землю, выплёскивая ненависть и бессильную злобу, а душу его захватывало страшное желание убивать.

Илья переждал порыв ярости, и когда Егор затих, глухо заговорил: