– Я доложу о вашем поведении царю.

– Проводите дьяка до места, – не обращая внимания на возмущение Горчакова, распорядился атаман и тихо шепнул казаку на ухо, чтобы дьяк не услышал:

– Следи за ним в оба глаза – чтоб за порог шага не ступил.

Правда он произнес эти слова настолько громко, что его нельзя было не услышать: у крыльца вишня громче шепталась.

Бородатый казак коротким кивком головы указал дьяку на дверь и, пропустив его вперед, пошел сзади. Кондрат поместил Горчакова под арест и послал троих казаков в Черкасск, чтобы известить наказного атамана и старшин о появлении в Бахмуте дьяка с царским указом.

Булавин провел беспокойную ночь. Его сердце было наполнено тревогой. Но Максимов не заставил долго ждать. Ответ пришел быстрее, чем Кондрат рассчитывал. Наказной атаман поручил Булавину всеми правдами и неправдами препятствовать деятельности дьяка.

Заручившись поддержкой из Черкасска, Булавин объявил дьяку:

– Возвращайтесь домой, здесь вам больше нечего делать.

– Я не могу вернуться, не исполнив царского указа, – болезненно сморщившись, возмутился Горчаков.

В каменных глазах Булавина сверкнули недобрые огни. Встретившись со злым взглядом атамана, Алексей отвел глаза в сторону. Он понял, что уготовил ему Булавин.

Пакет с печатью по-прежнему лежал на столе.

– Мы решили, что в этом никакой необходимости нет, – небрежно ответил атаман и отдал распоряжение вооруженным пиками и саблями казакам:

– Караул, чтобы дьяк не заблудился на наших дорогах, проводите его за пределы Бахмута.

– Я пожалуюсь на вас царскому правительству, – с разъяренным лицом воспротивился Алексей.

– Пойми дуралей: мы же можем доложить великому государю, что ты здесь три дня не просыхал, – с мрачным видом ответил Кондратий.

Булавин своей злости не скрывал, но на Алексея Горчакова его не выплеснул.

– Это мы еще посмотрим! Имейте в виду, – правительство не намерено признавать казаками, тех кто пришел на Дон после 1695 года. Царь сурово спросит вас за то, что вы принимаете выходцев из русских городков и уездов. Поэтому поберегите свои жирные задницы, – столкнувшись с устремленными на него глазами атамана злобно пригрозил дьяк.

Когда казак заботливо прикрыл за собой дверь, Кондрат, оставшись в одиночестве мысленно усмехнулся и с трудом сдерживая в себе спокойствие, пробормотал вслед Горчакову:

– Не бывать тому, чтобы дьяк все переписал и разорил нас.

Казаки проводили дьяка до берега. Горчаков, втянув в плечи голову, сел в качнувшуюся под его тяжестью коляску и разномастные кони, подхватив царского посланника, понесли от Бахмута. Рядом легкой рысью скакал невозмутимый казачий разъезд с суровыми осуждающими глазами. Кучер то и дело оглядывался на беспокойного дьяка и на сердитых казаков.

В утренний час с лохматых туч закапал дождь. В степи невольные спутники Алексея Горчакова отстали. В нескольких верстах от Бахмута дьяка настигли гром и молнии.

Не исполнив царского поручения, разгневанный дьяк прибыл в Воронеж, а войсковая старшина направила царскому правительству отписку, в которой твердо заверила, что донские казаки Горчакову никаких препятствий не чинили.

Поздним вечером, когда в подсвечниках догорали свечи, Петр I стоял злой и недовольный. Толстой, Долгорукий Меншиков, Репнин, Романов, Нарышкин, Одоевский, Салтыков, Воронов и другие докладывали ему, что с русских порубежных городков и уездов, посадские люди и крестьяне, не желая платить денежные подати, оставляли свои промыслы и бежали в донские городки.

Царь был сильно разгневан. Рабочих рук не хватало, помещичьи хозяйства рушились. Земля не убиралась, зерно склевывали птицы. И что было самым ужасным люди уходили из тех городков, которые участвовали в строительстве кораблей и в иных важных промыслах. Работный люд бежал на Дон вместе с женами и детьми, чиня при этом воровство и убийство.