– Если хочешь, можем говорить на английском, – поспешила исправить свою оплошность.

– Нет, не хочу. Я планирую поступить в русскую гимназию, тут недалеко, в городе. Мне надо практиковаться в знании языка.

За последние годы в Империи было много сделано для укрепления государственного языка. Строились новые школы, где обучение шло на русском языке и куда могли поступать живущие в провинциях дети, причем любых сословий. Этим шагом Император не только приобщал к Российской культуре население провинций, но и по примеру своего предка, Петра Первого, заботился о формировании профессиональных кадров из местных жителей. Выпускники, успешно закончившие школу, могли без экзаменов поступить в гимназию, а потом и в высшие учебные заведения, расположенные не только в провинции, но и в столице Империи.

– Как хочешь. Но если что, говори по-английски, не стесняйся. Мне тоже практиковаться нужно, – успокоила я мальчика. И вдруг меня озарило:

– Так вот что ты делал в парке!

Я еще не озвучила до конца свою мысль, а Бэнджи уже покраснел. Его загорелая мордочка стала пунцовой.

– Не волнуйся. Я никому не скажу, что ты приходишь в парк за яблоками, – добавила я, делая жест, словно запираю рот на замок. Мальчик недоверчиво взглянул на меня, и я поспешила добавить:

– Пойдем, покажешь мне сад, – закончила я, вспоминая полупрозрачное золотистое варенье из яблок, каким любила угощать гостей матушка. Интересно, из какого сорта его делали? В очередном письме домой надо будет об этом спросить.

Сад был очень старым. И хотя на карте кружочков, обозначавших плодовые деревья, было много, несколько рядов, сейчас деревьев осталось штук шесть, которые были уже очень старыми, с кривыми стволами и частично обломанными ветками. Хотя они все еще были усыпаны зелеными листьями, было видно, что деревья уже доживают свой век. Я коснулась небольшого яблока и разочарованно выдохнула:

– Они же недозрелые!

Бэнджи, соглашаясь, кивнул. Вспомнив, что сама в детстве ела недоспелые фрукты, я лишь вздохнула и заниматься нравоучениями не стала. Мы обошли то, что осталось от сада и, не сговариваясь, направились назад, к выходу.

Не прошли мы и сотни метров, как увидели на дорожке битые стекла. Но удивление наше длилось недолго, так как еще через десять метров мы увидели оранжерею, точнее, то, что от нее осталось.

– Оранжерея. – я озвучила вслух свою догадку. – Наверное, здесь раньше выращивали экзотические растения.

– Какие-какие растения?

– Экзотические, Бэнджи. Те, что не растут в этой части английской провинции.

– Понятно, – мальчик выглядел очень серьезным. – Мисс Софи! – неожиданно оживился он. – Сморите, а вот ворота, возле которых я вас встретил!

Точно, это были те самые, заплетенные плющом ворота.

– Выходит, они были сделаны специально, чтобы подвозить сюда стройматериалы, лампы и сами растения. Оранжерея давно уже перестала существовать и надобность в дороге и воротах постепенно тоже отпала. – Вслух рассуждала я. – Бэнджи, а что там такое? Пойдем ближе, посмотрим, – позвала я паренька, показывая на стену. Что-то в ней было не так, но что именно, отсюда было не понятно.

Нам пришлось идти по высокой траве, которую здесь давно уже никто не косил. Колючки цеплялись за подол платья, каблуки туфель вязли в сырой после вчерашнего дождя земле и спустя несколько минут я уже пожалела, что решила сходить посмотреть на стену. Но не возвращаться же? Колючек меньше не станет, обувь я все равно уже испачкала… Бэнджи пробираться сквозь заросли было проще, и он обогнал меня. Через пару минут я услышала его взволнованный голос: