Была бы незаметной я,
И то не стала б заполошно
Кричать, мол, жду от вас, друзья,
И комплиментов, и вниманья,
Всего в достатке у меня
Бывало. Я пришла в сознанье
Давно, мне было мало лет,
Когда стихи мои хвалили.
Апломба не было и нет,
Поскольку все идём к могиле.
Спасибо бабушке моей, —
Молилась за меня старушка,
Всевышний не продлил ей дней,
Исповедальней мне подушка
С тех пор, да в церкви иерей.
Я злости к жизни не питаю
И не прошу рублей у ней,
И очень многого не знаю,
Но вижу, что идёт к концу
Мрак человечьих фанаберий,
И быть терновому венцу
У судных Божеских преддверий,
Где Он взыскует за грехи,
И где нелепы оправданья,
Где не нужны ничьи стихи,
А лишь поступки и дерзанья.
В державно-бомбовой стране,
Где нищета и безнадёга,
На чьей мы нынче стороне,
Что завтра скажем перед Богом?
Мне заливает сердце стыд
За ваше подлое молчанье,
Позор лишь кровью будет смыт,
Вне выслуг лет и дарованья.
Самонадеянный гибрид,
Чума безлюдного пространства,
Чугунно-медный монолит,
Народ – преемник окаянства,
В ком нет ни совести, ни дум,
Ни чувства самосохраненья,
Ты безнадёжен и угрюм.
Пиши свои стихотворенья!
Не к этим
Паденье вниз там названо полётом.
Восторжен люд, над пропастью паря,
И перья распушили идиоты,
Крича всем скопом дружное «уря!»
Вот-вот взойдёт заря над Москвабадом,
Ещё чуть-чуть, «настанет светлый рай»…
Посыпались мечты на землю градом,
Лишь только их быстрее подбирай.
Мечта к мечте – несметное богатство.
Из девяностых выбрались братки,
Чтоб воровать, а не за мир бодаться.
Под маской власти – хищные зверьки.
Они изобретают, как под прессом
Им выдавить из люда красный сок.
Шакальи соблюдая интересы,
С награбленным со всех несутся ног
На Запад, – им пугая жертв разбоя, —
Там дети, жёны, челядь и родня…
Но идиоты чтят их, как героев,
Терпилам не прожить без них и дня.
Под пентаграммой молятся столетье
Они, раскрыв восторженные рты,
Встречая грудью ветер лихолетья,
Как продолженье ленинской мечты.
Их жгли, морили, вешали, стреляли,
Пытали, убивали их детей,
Они доносы на друзей писали
И выродились. Просто, без затей.
«Не верь, не бойся, не проси», – не к этим.
У этих нет ни гордости, ни сил,
Ни чести, так что, в рай напрасно метят.
Народец этот сам страну убил.
«Месяц, лодочкой качаясь…»
Месяц, лодочкой качаясь,
Тихо плещется в воде.
Звёзд серебряную завязь
Ночь вплела в свою кудель.
Нежно ткёт она паучьи
Незатейливые сны,
Мирно нижет на обручье
Тени, хладны и влажны.
Звук роняет сокровенный
Старый сгорбленный орех, —
Плод срывает ветер ленный..
А туман струится вверх,
На холмы вползая змейно
Меж дремучих валунов,
Берег кутая келейно
В сон, и чуток, и пухов.
Месяц движется на запад
К перекатам водяным,
И плывёт полынный запах
Вместе с ветром кочевым.
Все люди братья
Бандитам, барыгам, б-дям и банкирам
В стране-паразите живётся ништяк.
А все остальные пусть штопают дыры,
Никто же не даст им харчиться затак.
На что наработали, то и имеют,
Свои голоса отдавая за смерть.
Пускай возражать власти больше не смеют,
Должны отпахать, а потом умереть.
Всё будет по плану, читай, по понятьям.
Рабов слишком много, пора убавлять.
Никто ведь не спорит, что люди здесь – братья,
Одни, чтоб давать, а другие – лишь брать.
«Плачет ветер полуночный…»
Плачет ветер полуночный
Над последнею листвой
В час глухой и неурочный,
Словно в скорби мировой.
Тропари его призывны,
Ноты жалобно-глухи
И томительно-надрывны,
То проявны, то тихи.
Он бельё сырое треплет,
Рвёт его из-под прищеп
И с минутой каждой крепнет,
И становится свиреп.
И уже не плачет больше,
Воет в голос под окном,
На предзимний холод ропщет,
Этим холодом ведом.
Рвёт листву с ветвями вместе,
Убыстряя вольный бег,
И кружит в полях предместий