– Смотри-ка, он обижается точно, как ты, – поделился открытием Андрюшка.

Когда я дулась, то, помимо моей воли, губа моя выдвигалась тем больше, чем сильнее была обида.

– Вышел новый закон, – серьезно начал он, – раскатывать губу больше, чем на четыре с половиной сантиметра, запрещается!

Губы возвращались на место, трансформируясь в улыбку.

– Ничего удивительного – это мой сын, – меня задевало, что Андрюшка совершенно не замечал ребенка, не играл и, даже, не здоровался и не разговаривал с ним.

***

После Алушты мы уже не смогли расстаться. Мы стали жить в однокомнатной «хрущобе», которую я отвоевала после развода с моим первым мужем. Андрюха был из Загорска, а в Москве ютился в общаге. Детство он провел в двух шагах от знаменитого монастыря, завораживающий звон колоколов для него был привычнее будильника. Он даже хотел податься в священники. Представляете: такую красоту – и под рясу! Хорошо, родители отговорили, а то мне сейчас было бы нечего вспоминать.

Моя жизнь кардинально изменилась. Хозяйка я была никакая. Моя безалаберная жизнь наложила отпечаток на моё отношение к порядку. Только «пыль лежала на своих местах», в остальном был полный кавардак. Из веселого беззаботного любовника Андрей превратился в сурового начальника и контролера. Я должна была ждать своего господина в идеально чистой квартире, на столе закуска, первое, второе, третье и бутылочка легкого красного вина. Одежда, макияж, маникюр, педикюр, прическа – всё, как для выхода в высший свет. Если чего—то не хватало или, проведя пальцем по карнизу, плинтусу или люстре (каждый день место было другое), он обнаруживал пыль, то молча, разворачивался и уходил. Я, заламывая руки и рыдая от горя, бежала за ним и умоляла вернуться. А уж если пахло сигаретным дымом… Однажды я курила у окна, надеясь, что успеет проветриться, как вдруг увидела его внизу. Он смотрел на безобидную сигаретку, как на худшего врага, потом крутанулся и чуть не побежал прочь. Хотя было довольно поздно, ребенок не спал. В каком-то бреду, я схватила его на руки и понеслась в погоню, прося прощения у сына, не понимающего, куда его волокут:

– Миленький, потерпи, я очень его люблю, надо его найти, если он не вернется, я умру.

Мы добрались до общежития, но там его не оказалось. Я чуть не собралась ехать в Загорск, но рассудок ко мне вернулся, когда я взглянула на сонного сынишку.

Все эти муки стоили ночей, когда возвращался прежний Андрюшка. Нежно целуя мои пальчики на ногах, приговаривал:

– Невозможно иметь такие маленькие ножки. (У меня 34—й размер, что во времена дефицита всегда выручало. На прилавках пылились туфли только 33-го, 34-го и «лыжи», начиная с 42-го размера). А когда он, не торопясь, покрывал поцелуями каждый сантиметр моего тела, всё выше и выше, иногда задерживаясь в нужных местах – я улетала…

Кажется, пора прилететь и воссоединиться с оставленной половиной, которая больше не могла втиснуть в себя ни кусочка.

– Ну как, наелась? – Андрей подлил мне жидкости из волшебного сосуда.

– Да, спасибо, не могу больше, – я откинулась на стул, с трудом сдерживая желание погладить животик, надувшийся, как воздушный шарик. У меня очень интересный организм. Даже малюсенькая чашечка кофе мгновенно нарисовывается в виде выпуклости ниже талии. Видимо, все органы пищеварения у меня не там, где у обычных людей. Я, вообще, ходячая аномалия. Нормальная температура тела – 34 градусов, а 37 для меня то же самое, что для остальных 40. Даже врач, когда я конкретно простудилась, взглянув на градусник, засомневался, может ли он записать в карточке: «У пациентки жар, 33,8 градусов». Я разрешила добавить несколько градусов, чтобы его не выгнали с работы.