Немец уже настолько близок с муллой, что требует с него ответственности за весь исламский мир.

– У нас есть изобразительное искусство. Шамаили, например. Орнамент, – отвечает тот без энтузиазма, словно повторяя заученную фразу.

К слову сказать, мулла Гильметдин не был противником живописи. Более того, в джадидских школах того времени занятия живописью были включены в список основных предметов. Думаю, что мулла просто забавлялся, ему нравилось спорить с Вернером.

– Но это не живопись! Это всего лишь каллиграфия. Творец дал человеку глаза, чтобы он видел. Чтобы он мог познать всю полноту творения. Чтобы он сам мог воспроизвести Божественный замысел на полотне. Чтобы он был соучастником творения, в конце концов.

– Соучастником, говорите? – мулла по-прежнему ходит вокруг немца. – Быть может, ещё скажете партнёром или коллегой? Вы много на себя берёте. Не забывайте, что Творец создал человека. А не наоборот. А зачем? Зачем он его создал, я спрашиваю? Следуя вашей логике – Ему нужен был партнёр.

– Именно так!

– А я скажу, Творец – главный и единственный художник. Он создал этот мир и восхитился своей работой. Но без зрителя никакое искусство не имеет значения, вы это прекрасно знаете. И потому Творец создал человека. Вот что я вам скажу. Мы – зрители, которые должны оценить эту работу по достоинству. А Творцу нравится, когда его хвалят. И мы восторгаемся его творением, тем более, есть чем восторгаться. Оглянись! Вот картина, прекраснее которой быть не может. А вы…

Мулла остановился, взглянул на немца и продолжил свою ходьбу:

– Вы делаете лишь копию с работы великого мастера. Жалкую, неудачную копию. Тьфу!

Мулла, расчувствовавшись, сплюнул, хотя это не входило в его систему спора.

– Если вам не нравится моя картина, так и скажите, – сказал Вернер с обидой в голосе.

– Не обижайтесь, дорогой мой, – мулла понял, что слегка перегнул палку. – Уверяю вас, картина замечательная. Я просто имел в виду, что в конкуренции с Творцом она проигрывает, но, думаю, вряд ли подобный проигрыш вас расстроит. Я приглашаю вас ко мне попить чаю.

– С удовольствием.

Ветер приносит со стороны деревни музыку. Это играет на рояле Фатима Сакаева.

– Ваша ученица делает успехи, – говорит мулла.

– Она очень способна, – Вернер собирает мольберт.

– Я думаю, только музыка может передать божий замысел.

– Музыкой можно нарисовать Бога.

Потом они уходят к мулле домой, где их ждёт дымящийся самовар, и продолжают свой разговор уже за чаем.

Если говорить о картинах Вернера, я не возьму на себя смелость оценить их качество. Скажу только, что иногда после чашки чая в нашем любимом кафе на Фридрихштрассе он заводил меня к с себе в мастерскую, чтобы показать кое-какие из своих работ. Среди них мне особенно запомнились те, что написаны художником по памяти. Я сразу мог узнать два наших холма, похожих на женскую грудь, речку, мостик через неё, Чёрный лес, уходящий за горизонт. К тому времени я уже с десяток лет был разлучён с Родиной, и увидеть её не было никакой надежды. Я отворачивался, чтобы художник не видел моих слёз, но мог этого не делать, поскольку он предусмотрительно покидал комнату.

В моей жизни были моменты, когда ностальгия особенно остра. Как-то лет десять тому назад я неторопливо шёл по одной из улиц Гамбурга, направляясь на встречу со своим университетским коллегой. Был уже вечерний час, в темноте неслись автомобильные огни, вспыхивали огни реклам. В пространстве стоял гул столь для нас естественный, что мы, быть может, подсознательно считаем его вечным: исчезни он – мы поверим, что наступил конец света. Вдруг неподалёку от меня, через дорогу наискосок, остановился большой грузовой автомобиль. Из кабины вышел шофёр и начал что-то выяснять у прохожих, по-видимому, он заехал не туда, куда надо. Вряд ли подобная сцена привлекла бы моё внимание, если бы не один звук, который заставил меня насторожиться. Это было мычание. Оно послышалось очень отчётливо, диссонансом автомобильным гудкам, рёву далёких и близких двигателей, скрежету тормозов и всему этому вечному гулу. В кузове грузовика находился скот, который, очевидно, везли на бойню. Я поднял взор повыше и увидел тёмные силуэты над линией высокого кузова: покатые головы и полукружья рогов. Позади находилось здание бассейна, чуть правее него – супермаркет. Головы обречённых животных смотрелись несуразно на фоне загорающихся вывесок, а неоновые огни словно служили жуткой подсветкой приближающейся смерти. Разумеется, животные знали, куда их везут.