Вскоре на одной из соседних земель некий купец открыл фабрику по производству ичигов. Бату устроился туда подрабатывать в конторе. Всё на свете происходит, как должно произойти. В один прекрасный день Бату Сакаев стал одним из владельцев этого производства, которое благодаря его приходу стало втройне прибыльным. И, наконец, наступил тот час, когда он смог выкупить проданное за долги, загубленное дело по торговле чаем. Разумеется, он поставил дело на ноги, и чай начал поставляться столь же регулярно, как прежде.

«Всё подлежит обмену. Даже женщина. Но нельзя поменяться сутью, снами и прошлым». Так говорили в нашей деревне, обсуждая эту историю. Доставшаяся ему в результате обмена жена так и осталась с Бату. Доводить количество жён, как прежде, до трёх – Бату посчитал не обязательным, его устраивала одна, и с ней, как говорят, он не расставался до конца жизни.

Что же осталось Яхье Атнагулову? Жёлтые, как зависть, цветы одуванчиков в огороде, не сходящий с лица подозрительный прищур и твёрдая убеждённость, что его обманули.

Яхья Атнагулов исчез из жизни нашего героя так же незаметно, как исчезает икота. Вроде была, а теперь нету.

Думаю, что о Бату Сакаеве рассказано уже достаточно. И опять я вынужден признать, что ушёл далеко в сторону от основной линии повествования. Но таковы наши деревенские истории, они тянут рассказчика в свою сторону. Это всё равно, что заблудиться в Чёрном лесу, собирая землянику. Потянулся за одной ягодкой, глядишь, там под листочками видны ещё две. Подобрался к ним, сорвал, оглянулся, куда ни посмотри, мерцают, словно из темноты – множества и множества. И потому, признаюсь, я заблудился. Но, с другой стороны, я не давал обещания умолчать об этих историях. И почему, в конце концов, я должен оправдываться, что рассказал их?

Рассказчик, наконец, решил сделать передышку. Поезд подъезжал к какой-то крупной узловой станции, в вагонное окно влетел вокзальный гул, среди которого можно было выделить отдельные голоса и голос из репродуктора, объявляющий о прибытии. Я подумал, что эта станция может послужить узловой остановкой в повествовании, тем более что рассказчику надо отдохнуть. Потом, уже значительно позже этого путешествия, мне пришлось прослушивать кассету – именно здесь размеренную атмосферу повествования нарушили звуки окружающего мира, словно возвращая слушателя в реальность (так в радиопостановке завораживающий голос говорящего подхватывается заготовленной музыкальной фразой и голосом диктора).

Я вышел на вокзальную площадь и купил ещё с дюжину кассет, решив, что в любом случае они не пропадут. Когда поезд тронулся, мой сосед продолжил рассказ. Поделюсь одним наблюдением. Мой рассказчик, поведав мне не так уж мало, в сюжетной линии никуда не продвинулся, а так и остался в исходной точке, где встречается со своей любимой меж двух холмов, что похожи на женскую грудь. Он постоянно рассказывает о том, что к делу не относится, и постоянно за это извиняется. Причиной тому, как он сам говорил, являются его опасения, что деревенские устные истории не найдут продолжения в устах следующих поколений и навсегда исчезнут вместе с его деревней, конец которой уже близок. Что ж, это вполне можно ему простить.

Кроме того, я позволю себе целиком исчезнуть из последующей части – мне нет необходимости там появляться в качестве собеседника, слушателя или партнёра по чаепитию. Я целиком отдаю слово рассказчику.

Если бы я был писателем, я бы написал роман. Ловите идею, господа служители пера! Роман имеет форму путеводителя и должен быть снабжён картой. Автор, он же и экскурсовод, ведёт нас за собой и рассказывает о каждом доме, что попадается у нас на пути. Как вы догадались, я бы писал о родной деревне Луна. Но тот, кому моя идея понравится, может поводить нас по району Даун Таун в Санта-Фе, по местечку Бишек-Таш в Стамбуле или по Старотатарской слободе в Казани. Итак, автор останавливается и рассказывает о некоем доме, об особенностях строения крыльца и фронтона, потом переходит к хозяевам дома, и здесь, не исключено, мы услышим какую-нибудь фамильную легенду, а быть может, трогательную любовную историю, которая закончится трагически. Затем нас подводят к следующему дому. С ним связана история уже другой фамилии, но в этот рассказ вкрапляются персонажи из предыдущего дома, поскольку являются соседями. В третьем доме мы уже встретим кое-кого из предыдущих двух. Где-нибудь в середине улицы нам расскажут о человеке, которого зовут, скажем, Абдулхамид Мавлеев, и вскоре мы забудем о нём. Таким образом, повествование плавно идёт от дома к дому, порождая новых героев, но, имея некую общую канву, словно ветер, пронизывающий улицу из конца в конец, тот самый ветер, что дует здесь из века в век, точа камень и кроша дерево.