Слава стучится мне в окно, а я делаю вид, что не слышу. Глупо. Уперлась взглядом куда-то на ручку коробки передач. Мир вокруг меня перестает существовать.

Снова стук. Более громкий. Фашистский!

– Аксинья? Не опустите ли стекло? – вежливо приказывает в своей манере, но довольно громко.

Напряженно выдыхаю и все же жму на кнопку стеклоподъемника. Стекло с характерным звуком опускается. Перед моими глазами пах «Ларгуса». Спустя миллион лет Слава наклоняется, и наши взгляды встречаются.

Почему эти чертовы брюки на нем так идеально сидят? Словно он купил их не в «Сударе» по акции 3=2, а сшил на заказ.

– Вы что-то хотели мне сказать, Вячеслав Борисович? – широко улыбаюсь.

Наши лица ну уж слишком близко.

– Пожалуй, – но молчит.

Взгляд скользит по мне и резко уходит в сторону. Туда, где уже расстелена моя кровать.

Да, я сплю в машине! Да, у меня нет денег на гостиницу, и я не могу больше позволить себе есть в дорогих ресторанах типа «Oh la la». Хорошо, что я познакомилась с Виталием.

– Вы спите здесь? – в его голосе едва-едва проскальзывает удивление. Его тон в основном ровный. Всегда, при любых обстоятельствах. Он как снежная равнина: без ухабов, горок и такой же холодный.

– Возможно.

– И… Удобно? – прищуривается, сканируя ортопедическую подушку – я лучше откажусь от еды, чем от нее, – одеяло. Рядом большая корзинка с косметикой, из которой торчит куча разных салфеток.

– Не жалуюсь. Но зарплаты очень жду. Может, и с премией. Новый год так-то.

– Премия? – мой босс давится воздухом. – Вы опоздали на пять часов на смену, спустя пять минут вашей работы мне пришлось разговаривать с посетителями и решать конфликт…

– Так это же ваша работа, сами и говорили!

Снова раздраженный вдох. Вокруг нас температура повышается, и тает снег. Его глаза меняют цвет, а губы сжимаются плотней.

– Спокойной ночи, Аксинья!

– И Вам, Вячеслав Борисович.

Палец зависает над кнопкой. Я готова уже нажать, чтобы поднять стекло.

– Зато завтра точно не опоздаете. Будет сложно, когда спите под дверью ресторана.

Вот ведь язвительный какой. Или тоже вегетарианец? Поэтому так быстро разобрался с той скандалисткой. Нашлись общие темы.

– Удивляюсь, что вы не спите здесь. Смысл ехать на какие-то шесть часов, чтобы вернуться сюда же ни свет ни заря?

– Вам кто-нибудь говорил, что с Вами тяжело, Аксинья? Вы… – вдох, смешок. Опускает глаза и резко их поднимает. На меня уставился и сверлит теперь ими, будто расстрелять хочет.

– Осторожнее, Вячеслав Борисович, а то я решу, что Вы в меня влюбились.

– Ч-что? – не говорит, а громко восклицает. Брови летят вверх.

Скрещиваю руки на груди. Слова уже обратно не воротишь. Сказала, не подумав. Ну какое влюбился?

Потом «Ларгус» ладонями ударяет по моей двери, как бы отталкиваясь, и идет к своей машине.

Следом слышу тихое:

– Мажорка, блядь.

Ч-что?!

Задыхаюсь. И уверенно слышу акцент.

Хочется выйти и высказать ему еще что-нибудь яркое такое, что встрепетнет его нервы. Пройтись по ним пушистой щеточкой для смахивания пыли. Они наверняка ею заросли. Почему, как вы думаете, он такой спокойный?

И спрашивается, зачем подходил?

Завожу двигатель, жду, когда машина прогреется, только тогда включаю обдув. Сразу становится теплее, и я могу уже снять шубку.

«Ларгус» позади остается на месте. Я не вижу лица водителя, но знаю, куда он смотрит. Еще и сталкер, блин!

Спустя десять минут готова выйти и спросить, что же ему нужно. И если продолжит так стоять, то лучше пусть откроет мне ресторан, и я заночую там.

Но Слава меня опережает и снова выходит из звезды отечественного автопрома. Цвет у нее еще такой странный, как просроченный шоколад.