А теперь, вот, везли его куда-то и даже цепь с ног не сняли, ну хоть руки освободили. А с одной, только правой, было так неудобно. Это когда ты здоров, и все руки у тебя на месте, ты этого не замечаешь. А когда что-то подводит тебя и не может служить, как надо, как привычно, вот тогда это очень и очень удручает.

И Арольд теперь думал сам себе, как же он без левой руки теперь жить будет? Как управляться ему в бою? Что же это теперь с ним станет? Он теперь калека, что ли? Урод безрукий?

Вспоминал этого Аина-наёмника и внутренне содрогался от неприятия, от злости на то, что пережить пришлось. Вспоминал щёлканье тех щипчиков, хруст ломаемой кости, и выносить не мог, когда кто-нибудь из его сопровождающих рядом грыз подсушенную корочку хлеба. Это была мука, настоящая мука.

И теперь вот везут его куда-то и для чего-то. Зачем?

В идеале граф Годвин был выкуп за него с матери запросить, не мучить, конечно же, и не пытать, отдав в руки этим извергам-наёмникам. Так всегда делали, когда в плен попадал кто-нибудь из аристократов. Это же равного себе обижать! Это не по правилам чести! Так нельзя, ведь Арольд не простолюдин, у него графское происхождение.

Но граф почему-то позволил себе подобное, и за это его осудят равные ему, да и Бог накажет.

Они добирались до места больше пятнадцати дней, а потом на горизонте выросла громада замка у реки. Это была река Дора, и на ней мог стоять только Андор – замок графа Годвина. Вот, куда привезли его, хотя чего другого можно было ожидать.

Странно, что его определили не в тюрьму, не в закрытую башню, и даже не на конюшню, его приковали на длинную цепь к колодцу.

– Зачем это? – невольно вырвалось у Арольда. – Почему так? Я что, буду жить на улице? Я же не слуга! Чёрт возьми… – он возмутился, гневно глянув на управляющего замком. – Что это? Почему?

– Это личный приказ графа. До своего возвращения он приказал держать вас тут, так что…

– А по нужде я как и куда буду ходить? Это что такое?

– Вам поставят ведро… И кормить вас будут, не бойтесь… Молитесь, чтобы граф вернулся пораньше.

– Молиться? За него молиться?! Да пошли вы все к чёрту!

Но кастелян – седой и угрюмый – только хмыкнул в белую аккуратную бородку и ответил:

– Милорд распорядился, создать вам тяжёлые условия.

– Почему?

– Он приедет, и вы его спросите об этом лично…

– Посадите меня в тюрьму, у вас что, здесь тюрьмы, что ли, нет? Там хоть крыша над головой! Или на конюшню… А если дождь? Зачем? Зачем – сюда? – Арольд от бессилия смотрел с мольбой в лицо кастеляна, поддерживал замотанную грязным бинтом левую ладонь, и не удержался, попросил: – Пожалуйста… Не унижайте меня так…

В его голосе слёзы отчаяния читались, но управляющий лишь пожал плечами, отвечая:

– Приказ: создать вам тяжёлые условия… – Он демонстративно пожал плечами и принялся смотреть на кузнеца, занимающегося своим делом. А тот прибивал цепь, ту, что была прикована к левой ноге наследника Орантских земель.

– О, Боже… – бессильно простонал Арольд, понимая, что никто не собирается его слушать и уж тем более хоть чем-то помочь.

Ну почему, почему вы все такие бессердечные? То этот Аин перестарался, выполняя приказ милорда, то этот ключник сейчас делает то же самое. Ну почему вы все такие исполнительные? Графа своего боитесь так, что ли? Ну хоть кто-то поступил бы по-своему, по совести своей, а не по голому приказу!

Никто не слушал его, никто и внимания на него не обращал, ходили мимо туда-сюда по делам. Никто не разговаривал с ним, не пытался о чём-то расспрашивать. Даже за водой к этому колодцу никто не подходил, наверное, он был здесь не единственный. К вечеру конюх сжалился и принёс от конюшни охапку сена, и Арольд от всего сердца поблагодарил его. Да, нормального, человеческого отношения к себе он уже и не помнил, когда в последний раз получал. Наверное, со времён того старого врача-монаха, который собирал ему сломанные кости, по крайней мере, его чудная повязка держалась намертво, хотя и хотелось давно уже избавиться от неё.