Темнота обволакивает кабинет. Я стою у шкафа с папками, стараясь дышать как можно тише. Папка с делом Веры лежит на столе, телефон в руке. Но за дверью все ближе слышны шаги и голоса.

Ручка двери начинает медленно опускаться. Мое сердце замирает. Время растягивается до бесконечности. И вдруг снаружи раздается шум. Грохот и чей-то возмущенный крик нарушают тишину. Директор резко отпускает ручку

– Пойду проверю, что там происходит, – говорит он, и шаги удаляются вместе с голосами.

Я не верю своему счастью. Осторожно, как в замедленной съемке, я закрываю шкаф и подхожу к двери. Еще пару секунд – и я тихо выскальзываю в коридор. Сердце все еще бьется где-то в горле, но я заставляю себя идти ровным шагом, чтобы не привлечь внимания.

Только оказавшись в комнате воспитателей, я наконец позволяю себе выдохнуть. Но внутри все еще клокочет паника. Если бы меня поймали…

Перед тем как поехать домой, я снова иду проверить Веру. Девочка спит беспокойно, свернувшись калачиком и обняв своего медвежонка. На ее лице все еще отпечатаны страх и боль. Я наклоняюсь, чтобы поправить одеяло, и тихо шепчу:

– Я рядом, Вера. Все будет хорошо.

Она чуть расслабляется, но мое сердце все равно разрывается. Я знаю, что не смогу уснуть, пока не узнаю правду о ее матери.

Присев на край кровати, я начинаю искать информацию в телефоне. Имя матери Веры всплывает почти сразу. Статьи и фотографии наводят на мысль, что эта женщина ни в чем не нуждается. Она успешна, ухожена, судя по всему, достаточно богата. Красивые интерьеры, дорогие наряды… И все это не сходится с тем фактом, что она бросила своего ребенка. Зачем она это сделала? Почему выкинула собственную дочь, словно ненужного котенка?

Ответа в сети я не нахожу. Но мне нужно будет задать ей этот вопрос лично. Именно ради этого я сделала те фотографии в кабинете директора.

Поздно вечером я добираюсь домой. Квартира встречает меня холодом, а из комнаты сразу же доносится резкий голос Саши, полный раздражения и пренебрежения:

– Наташа, это нормально вообще? Я с работы пришел, а дома ничего не готово! Ты вообще чем там целый день занимаешься?

Я устало снимаю пальто, стараясь не показать, как мне тяжело. Захожу на кухню. На столе пусто, грязная посуда так и осталась нетронутой с утра. Саша уже стоит с перекошенным лицом, его взгляд пронзает меня, как ледяной нож.

– Я же сказала, что задержусь на работе, Саша. У нас чрезвычайная ситуация с ребенком, – начинаю я, надеясь на понимание. Но он перебивает меня на полуслове, не желая слышать оправданий.

– Ребенком? Чужим подкидышем? – Он усмехается так, что мне хочется исчезнуть. – Может, лучше о нашей семье подумала бы? Хотя о чем я… у тебя же своих детей не будет, так ты решила чужих спасать. Это все, на что ты годна? Ты посмотри на себя! Ни еды, ни порядка, рубашки мои не поглажены. Это нормально?

– Я сделаю все завтра, – отвечаю тихо, почти шепотом, чувствуя, как внутри все ломается.

– Завтра? Твое вечное завтра уже достало, Наташа! – он приближается ко мне, нависая сверху. – Может, ты наконец поймешь, что завтра никому не нужно? Дома порядок нужен сегодня. Еда должна быть сегодня. А не твои жалкие отмазки про детдомовских сирот!

Я молчу. Возразить мне нечего. Да и спорить бесполезно.

– Ты ведь всегда такая была! Никому не нужная, даже своим родителям. Думаешь, эти твои добрые дела что-то изменят? Ты для них – никто. И для меня – тоже, – его голос становится ледяным.

Последняя фраза будто бьет меня в грудь с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Я отворачиваюсь, чтобы муж не видел слез в моих глазах. Молча прохожу мимо него, стараясь не издать ни звука. Как будто шаги по квартире могут сломать хрупкую оболочку, в которую я прячусь.