Что я и собирался сделать, имея тридцать копеек кэша. Двумя монетами в 20 и 10 копеек. В буфете народ не толпился. Там всё было рассчитано на максимальную проходимость, быстро пришёл, быстро взял, быстро съел, быстро ушёл. Поэтому сидячих мест не было, только ряды узких стоек, возле которых ютились с двух сторон.

Подхожу я к автоматам, что бутерброды продают – и вижу, в одном из стеклянных окошек мой любимый вариант – пара бутербродов, один с докторской колбасой, второй – с варёно-копчёной. Слюнки текут! И всё это великолепие за двугривенный! Достаю монету и только приготовился засунуть её в щелку приёма денег, как вдруг у меня из-под руки, как чёрт из табакерки, выскользнул Коля Киряев.

– Ты что делаешь? – озабоченно и хлопотливо выговорил он.

– Я, Коля, хочу бутерброды купить, как видишь! – произнёс я. Как будто тут чем-то ещё заниматься можно!

– Давай монету! – быстро проговорил Коля.

Я был немало удивлён, но монету в Колину шуструю ручонку вложил. Что он с ней будет делать, интересно?

Коля занял удобную позицию перед автоматом, изготовился, как спортсмен, собирающийся перед стартом, потом всё происходило настолько быстро, что я с трудом улавливал полёт Колиных рук. Он опустил монету в щелку и мгновенно открыл два окошка с бутербродами. Это стоило 40 копеек и было невозможно теоретически – электронное устройство, разработанное в лаборатории автоматики, мгновенно запирало одну из дверец. Но Коля умудрился его опередить. Придерживая большими пальцами стеклянные дверцы, он выгреб четыре бутерброда на пластиковый поднос, затем, не опуская створок, проник ловкими пальцами куда-то в чрево машины, что-то там придержал, и локтём правой руки нажал на кнопку «Возврат денег». Двугривенный со звуком выпал из машины.

Коля отпустил створки и новые четыре бутерброда опустились из подающего устройства. Коля заправил снова в автомат изъятую из него монету и вновь повторил тот же трюк. Бутербродов теперь было восемь. Он провернул мероприятие ещё раз, горка бутербродов была внушительная. Автомат звякнул, монета вернулась и оказалась в Колиной руке.

– На! – проговорил он, возвращая мне двугривенный, и мгновенно исчез, растворившись в пространстве.

Колина ловкость могла составить конкуренцию театральным фокусникам.

Другой объект институтского общепита – обычная столовая с комплексными обедами. Там было три варианта – 30 копеек – суперэконом, 40 – средний класс, и 50 – высший уровень. Тут был конвейер. Сначала касса, там пробивали чек, исходя из аппетита и наличия кэша. Потом шли вдоль длинного прилавка, где набирали на поднос продукты в соответствии с чеком, и в конце этого конвейера сидела дама – контролёр, которая проверяла соответствие набранных продуктов оплаченному чеку. Перед ней стояла доска с тремя пиками – по 30, 40 и 50 копеек – на которые надо было наколоть чек.

У Коли чек всегда был на 50. Когда он подходил к пикам, он честно показывал даме чек, потом рука с чеком летела к пике за 50, делала движение, для того, чтобы наколоть чек, но тот почему-то всегда оказывался в Колином рукаве, а не на пике. При этом контролёр ничего не успевала заметить. Чек у Коли был «проездным», как месячный билет в метро. Он его менял на новый крайне редко – только когда чек от постоянного употребления и ношения в карманах Колиного пиджака становился мятым и засаленным, и его просто было уже неприлично показывать контролёру.

Однако в учёбе Коля силён не был. Был он двоечником, за счёт бесконечной хитрости своей перебивающимся с двоек на тройки. Но был предмет, в котором Коля был особенно слаб. Немецкий язык. По иностранным языкам в группе вообще никто не блистал, в обычных, не языковых школах, преподавали его через пень-колоду. В институте забывали остальное за ненадобностью. Однако в расписании он был, хоть и по минимуму, и сдавать его нужно было.