– И родила мне еще одного ребенка, да?

– Вряд ли. Я и этого -то особенно не хотела, но думала, а вдруг Миллер дрогнет и разведется?

Но как раз накануне Серёгиного дня рождения он сказал мне, что ребенок – моя проблема.

С него, мол, достаточно своих двоих. Как -будто этот не его! Я проплакала всю ночь, хотела сделать аборт, а потом решила ребенка оставить: все-таки он от Димы. Его со мной не будет, так его сын останется. И тогда стала думать, как все устроить так, чтобы он был при отце, а не ублюдком. И тут мне пришла мысль о тебе. Вы с Миллером чем-то похожи, вот я и подумала, что, если ребенок будет похож на своего отца, ты этого не заметишь, так как примешь это на свой счет.

– Да, далеко идущие у тебя были планы. Причем, мерзкие и отвратительные.

– Не смей меня осуждать! – крикнула Тамара, вставая. – Я борюсь за будущее ребенка, как могу. И вам, мужикам, этого не понять. Вы же не вынашиваете детей, не кормите, не спите по ночам… А я хотела, чтобы у сына был хороший отец. Ты ведь замечательный человек, Герман. И если бы ты не узнал правды, любил бы этого ребенка. Что ж, ты все узнал, а теперь прошу и честь знать. Я устала и хочу, чтобы ты ушел. И знай, мне не стыдно, что я попыталась устроить свою и ребенка жизнь. А теперь прощай. Я постараюсь поменьше попадаться тебе на глаза.

Герман понял, что разговор окончен, поднялся и пошел к входной двери.

– Постой! – окликнула его Тамара.

Он остановился м посмотрел на нее тяжелым взглядом.

– Я написала твоей письмо, что у нас с тобой будет ребенок и мы поженимся, как только ты возвратишься из командировки. Она мне ничего не ответила, поэтому не знаю, насколько серьезно испортила ваши отношения.

У Германа от услышанного потемнело в глазах и ему впервые в жизни захотелось ударить женщину. Тамара, по-видимому, поняла это, потому что отступила и с угрозой сказала:

– Только попробуй! По судам затаскаю. И да. Об этом я тоже не жалею. Меня оправдывает то, что я отвоевывала для себя и ребенка место под солнцем.

– Ну и сука же ты! – бросил ей в лицо Герман и плюнул женщине под ноги.

– Все мы суки. И твоя тоже. Это она, пока замуж не вышла, такая лапочка, мягкая, белая и пушистая. Я все ее письма прочитала. Сплошные сладкие сопли и сюсю-мусю. Даже противно читать было.

– Так зачем читала? – процедил сквозь зубы Герман. – Заткнись и ни одного слова в ее адрес не произноси своим грязным ртом. Ты не стоишь даже ногтя на ее мизинце.

– Ой-Ой-Ой… Какой идеал отыскался! Как же ты себя, бедненький, чувствуешь на ее фоне? Ущербным, наверное? Мне тебя жаль.

– А мне тебя, – сказал Герман, не скрывая переполнявшего его отвращения к этой женщине. – Кого же ты воспитаешь со своей дрянной и непорядочной душонкой? Бедный малый, он еще не знает, у какой мамочки родится.

– Вон! – заверещала Тамара, бросаясь на него. – Вон из моего дома!

Уйду, когда ты отдашь мне ключ от моей квартиры.

Она схватила с полки под зеркалом ключ и, повертев им, швырнула на площадку в открытую дверь:

– Возьми и подавись им! Так, значит, ты отблагодарил мне за то, что я за твоими сраными цветами ухаживала.

Герман вышел на площадку и захлопнул за собой дверь, ничего ей не ответив. Подняв ключ, направился в свою квартиру. Повесив куртку на вешалку, пошел в гостиную и замер, не сводя глаз с ноута. Потом взял телефон, нашел Таю и долго смотрел на ее фото, обдумывая, что делать дальше. Машинально положив его назад и закрыв крышку на компьютере, пришел на кухню и выпил чашку крепкого кофе.

После этого, официально одевшись, пошел к командиру роты. Вышел от него с легкой улыбкой на лице и направился прямиком в Дом офицеров.