Самочувствие на следующий день у меня было на троечку с плюсом, а вот настроение на резко отрицательные цифры. Инка с утра закатила истерику, потом позвонила мама с жалобой, что нужных ей таблеток нет ни в одной аптеке. То есть добывать их должна Мила, кто же еще. А для комплекта напоролась в коридоре на Кота.

- Ну ты и сука, Люда, - прошипел он.

- Не понял, - ощетинилась я.

Ничего себе заявочки!

- Какого хера ты Надьке про Инку настучала? Я думал, она меня убьет.

- Что?! – я аж присела от злобного хохота. – Ты хочешь сказать, что она до сих пор не знала? Ой, бля… Уймись, Кот, это не я. И не спрашивай кто, не знаю. Даже не могу сказать, что сочувствую. Потому что нет.

Он выматерился крепко и ушел, я досмеяла завод и вернулась в отдел. И стало мне так паршиво, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ну вот просто блинский блин и хренский хрен – самая русская еда. До слез.

Тут-то и принесло этого самого Грохотова. То есть Рокотова.

- Добрый день, Людмила Павловна, - он присел к моему столу, демонстрируя до ушей работу дорогого стоматолога.

- Добрый, - буркнула я, пытаясь припомнить, где его видела. Но мне по роду деятельности приходилось встречаться с таким огромным количеством людей, большинство из которых я мгновенно забывала, что попытки эти остались безуспешными.

Вообще-то, если объективно, мой визави был довольно интересным. Выглядел лет на тридцать пять, вполне ухоженно. Дорогой костюм, идеально подходящий к нему галстук, тщательно уложенные темные волосы, подпиленные ногти. Черты лица четкие, мужественные, без слащавости, но и без излишней брутальности. Глаза большие, неожиданно светло-серые, стальные.

Вот только мне абсолютно не хотелось сейчас никем интересоваться. И на правую руку – без кольца! – посмотрела вовсе не специально, а потому, что она доставала из портфеля папку с документами. Вытащив бумаги и положив на стол, страховщик перевел взгляд на меня и замер. Нет, не от восхищения. И даже, кажется, не от ужаса. Это был какой-то очень сложный комплекс, в котором явно преобладали взрослая досада и детское изумление подлостью жизни.

- Это… вы? – спросил он, страдальчески скривившись.

Похоже, мы действительно встречались, и встреча эта была не самой приятной. Но где, когда? Может, в бурной молодости? Далеко не все, что происходило тогда на вечеринках, оседало в памяти, какие-то эпизоды улетучивались из нее уже наутро.

- Простите? – выдала я нейтральную реакцию, надеясь на развитие темы и одновременно опасаясь, что это будет что-то… не самое приятное.

- Это вы простите, - Рокотов опустил глаза. – День был ужасный. Отвлекся, не заметил вас. Снег. А вы в темной куртке. И… на красный.

О черт! Да это же тот тип, который меня в четверг чуть не размазал джипом. Когда я действительно вылетела на переход на красный. И гаркнул, высунувшись из окна по пояс, на всю улицу: «Куда прешь, овца?» Я бы еще и не так приложила на его месте. А теперь вот извиняется. Потому что от меня зависит.

Фу таким быть, Алексей… как вас там? Да неважно. Ради моей визы, без которой дальнейшие трепыхания бесполезны, готов признать, что должен был уступить мне дорогу.

- Ну я сама виновата, - сказала сухо. – Смотреть надо.

- Все равно не стоило… так орать на вас.

- Ладно, - поморщилась я и открыла папку, - давайте к делу.

Алексей

В комитет Юля провожала меня как на войну.

- Алексей Геннадьевич, только, пожалуйста, без… этого самого… ну вы поняли.

- Не понял, - я и правда не влился в ее трагическую пантомиму.

- Без взяток, - сделав страшные глаза, прошептала она. – Во всяком случае, не в ее кабинете.