Должен признаться, я не люблю большинство людей (вообще, мизантропия – это мудрость в ее конечной форме, если хотите знать мое мнение). Они были взращены из отравленного семени и теперь пускают свои корни в последующие поколения. Долгое пребывание в их окружении меня истощает. Меж тем, наблюдение за человеческой глупостью и различного рода помешательствами доставляет мне какое-то особое, извращенное удовольствие. Мне хочется петь хотя бы вполголоса, сидя в сторонке и подыгрывая себе на натянутых нервах, пока все катится к чертям. Каждый новый день обезумевшие толпы маршируют совершенно не в том направлении, крепко взявшись за руки и игнорируя дорожные знаки, установленные на всем протяжении пути. Смотря на этот парад, я сознаю себя абсолютно свободным от того, что поглотило его участников. Можете назвать меня напыщенным индюком, мне громогласно побоку. Я искренне считаю себя праведником по сравнению с множеством людей. И я не виновен в том, что при наличии собственных недостатков всеми силами пытаюсь сохранить остатки сердца и разума, пока другие распродают их за бесценок или приравнивают к слабохарактерности и слабоумию.

Но если вдруг попытаться объяснить людям, что их представление о жизни давно стухло, попробовать разбудить их от кошмарного сна и призвать хорошенько задуматься, то все, чем они тебе ответят, будет непонимание, бурно перерастающее в агрессию. Неужели кто-то вздумал учить их?! У них, обитающих в эпицентре настоящей жизни и имеющих серьезные дела с деньгами и счетами, бланками и бумагами, товарами и брендами, нет ни времени, ни желания забивать голову подобными пустяками. Раздутые от беспорядочно накопленного, ненужного хлама (подобного тому, что пылится на их же балконах и антресолях), принимаемого ими за жизненный опыт, они уверенно вышагивают по проспектам и площадям, пытаясь убедить самих себя и каждого встречного в том, что их прошлое не ушло коту под хвост.

Однако подобное поведение – лишь защитная реакция, проистекающая из их скребущейся боязни. Боязни вглядеться в отражение и узреть в нем ужасную истину: они не несут за собой никакого смысла. Боязни внезапно осознать, что вся эта суета, как мысленная, так и физическая, которую они ошибочно называли жизнью, на самом деле оказалась короткой вялой вспышкой, продлившейся сотую долю секунды и оставшейся никем не замеченной. Боязни задеть по неосторожности заржавелые струны души, нестройная музыка которых будет вырывать их из теплой постели посреди ночи и заставлять таращиться на голые стены в полнейшем непонимании, что же побудило их попусту растратить отведенное время. Именно поэтому они так отчаянно стремятся голыми руками вырвать из матки сознания любой зародыш подобных мыслей и заполнить это опустевшее, полое пространство скупой монотонностью будней. Людям гораздо легче жить, ничего по-настоящему не желая и ни над чем всерьез не задумываясь, по инерции повторяя проверенный тупиковый путь их отцов, дедов и прадедов. Путь этот прямой, без лишних ответвлений: из теплых материнских рук аккурат в сырую прямоугольную яму. Транзит из небытия в небытие. Вот и песенке конец. Парам-пам-пам!

Мой ныне покойный дядюшка, потративший всю сознательную жизнь на то, чтобы ни в коем случае не сойти с протоптанной нотариусной колеи – настолько она стала привычна его ногам, – in articulo mortis5 буквально исходил рыданиями. До того его обуяло горе. Дескать, с детства хотел играть в театральных постановках, а в итоге превратился в невзрачного и заунывного бумагозаверителя. Ах, если бы только можно было повернуть время вспять, он бы воспротивился такой жизни, он бы непременно выбрал для себя ту дорогу, которой всегда лишь мечтал идти, и наплевать на попутные трудности! Ах, если бы да кабы… Однако в каком-то роде разыграть столь желанное театральное представление он все-таки сумел: бессовестно выпал из гроба, когда перевозивший его катафалк в спешке налетел на дорожную кочку. На погребение взбунтовавшийся несчастный явился с получасовым опозданием от назначенного времени. Жаль только, что заслуженными овациями его никто так и не наградил.