Агнесса. Любовь, заставляющая отца и мать не спать по ночам!

Поль. Мне казалось, только отца…

Агнесса. Когда ты уже был моим женихом, тебе разрешалось со мной встречаться – да! – но каждый вечер не позднее девяти часов я должна была быть дома, хоть земля разверзнись под ногами!

Поль. Нам еще повезло, что в тот год молчал Везувий… Очень важно правильно распорядиться временем. Вспомни, дорогая, мы и до девяти ухитрялись проделывать многое из того, на что нынешним молодым людям не хватает ночи.

Агнесса. Игривое настроение в последнее время появляется у тебя не вовремя и не по нужному поводу, дорогой. Мне не до шуток, Поль! Я хочу знать, что за тип этот музыкант на красном мотоцикле с никелированными штуками. Если же он ничего из себя не представляет – пусть катится!

Поль. Тем более что у него есть мотоцикл.

Агнесса. В конце концов, девушка может и ошибиться! Но все же что-то подсказывает мне, что наша дочь встретила достойного человека.

Поль. Никелированные штуки на его мотоцикле.

Агнесса. Они могли бы составить прекрасную пару, как ты думаешь?

Поль. Ничего не могу сказать до тех пор, пока не встречусь с этим мотоциклистом. Желательно на проезжей части и на хорошей скорости. Хочется взглянуть, каков он в деле!.. И пожалуйста не путай сюда итальянских родственников.

Агнесса. Ты… Ты…

Поль. Я… Это я, дорогая, твой муж. Узнаешь меня? Скажи, Агнесса, разве своим терпением в это утро, своим состраданием близким, тонким пониманием сложившейся ситуации, ценностью раздаваемых направо и налево советов, тем, наконец, что я ни разу не повысил на тебя голос, хотя поводов было хоть отбавляй, я не заслужил чашечки кофе?

Агнесса выбегает из гостиной, хлопнув дверью.

Когда живешь под одной крышей столько лет, сколько я с Агнессой, и уже до того, как она открывает рот, чтобы сообщить об очередной идее, знаешь, что это за идея, остается либо уйти, либо смириться. Третьего не дано, как выразились бы по этому поводу наши итальянские родственники. Любые отношения с женщиной – это наша капитуляция перед ней, бессмысленная сдача на милость победителю без малейшей надежды выжить в плену. Самые решительные бегут, но их так мало, что если найдете одного-двух на заполненном под самую завязку стотысячном стадионе во время матча национальной сборной, считайте, вам крупно повезло. Знавал я одного, который искал какой-то третий путь, да и тот кончил свою жизнь в психушке.

Входит Роже Дестор. Он молод, худ, полувыбрит, из одежды на нем обернутая вокруг торса наподобие тоги простыня.

Роже. Не подскажете, где здесь туалет?

Поль. Кто вы такой? Что вы делаете в моем доме?

Роже. Вы мсье Байон?

Поль. Ошибка, мсье. Я римский сенатор, которого каким-то непостижимым образом перебросило через двадцать пять веков и приземлило в Париже. Предполагаю, мсье, вас тоже.

Роже. Если мы продолжим в таком духе еще несколько минут, придется рекомендоваться вам в неподобающем виде, а мне бы этого не хотелось. Где туалет?

Поль. По коридору первая дверь направо.

Роже поспешно ныряет в дверь, ведущую в коридор.

Поль делает несколько бессмысленных шагов по комнате, подходит к окну, что-то пытается в нем разглядеть.

Поль. Агнесса!.. Франческа!.. На свидетелей, похоже, рассчитывать не приходится.

Поль опускается в кресло, нервно поглядывая на дверь, за которой только что скрылся гость. Дверь распахивается.

В проеме красуется сияющий Роже.

Роже. Я в порядке, мсье Байон. Благодарю вас!

Поль. А я нет. Может скажете, наконец, кто вы – даже у римских сенаторов бывают имена – или вы предпочитаете сообщить эти сведения полиции?

Роже. О нет, только не полиции! Глупо было бы начинать свою семейную жизнь с пребывания в полицейском участке. Конечно, через пять минут после того, как я попаду туда, все разъяснится, но как вы будете после этого смотреть на меня, мсье Поль? Как?